Алексей Песков - Павел I

В конце 1771-го он ушел на Терек, и терские казаки, видя в нем человека смышленого и оборотистого, послали его в Петербург хлопотать о своем жалованье. Но едва он доехал до Моздока, попал под стражу, бежал домой, в Зимовейскую станицу, там его опять поймали, и он опять бежал. Добрые люди надоумили Пугачева уйти в Польшу, пожить там месяц-другой, чтобы затем, явившись на наш пограничный форпост, назвать себя диссидентом, ищущим в России вольности от польских притеснений. Тогда Польша еще не была поделена, и православные из Белоруссии и с Украины, в том числе старообрядцы, поощрялись при возвращении на историческую родину. – Пугачев пробрался глухими тропами в Польшу и, пожив с весны 1772 года у раскольников под Гомелем, в конце лета вернулся – пришел на форпост, сказал, что он старовер, что родился в Польше, а теперь желает идти в Россию. Имени своего настоящего не скрывал, ибо справедливо догадывался, что дела о дезертирах и дела о польских беженцах рассматриваются начальниками разных ведомств. На свое имя он получил и пашпорт.

На форпосте произошел с ним случай: сел он обедать вместе с другими польскими переселенцами, и вдруг один из них указал на него пальцем и крикнул: «Смотри! Этот человек точно как Петр Третий!» – «Врешь, дурак», – отвечал Пугачев, но тот не отставал и уверял его: «Слушай, Емельян, я тебе не шутя говорю, что ты – точно как Петр Третий» ( Пугачев. С. 141) . Пугачев никогда не видал покойного императора и потому не знал, верить ему своему сходству или нет. Но в память ему этот случай запал.

Получив пашпорт, Пугачев отправился в Симбирскую провинцию на Иргиз. Там он поселился среди раскольников и стал искать новых приключений. По торговому делу заехал он в ноябре 1772 года в Яицкий городок. Место это было тогда очень нервное. Яицкие казаки обижались лакомством начальников, запретами в рыбных ловлях, окоротами в покосах, задержками в выдаче денежного жалованья. Они посылали прошения, но цивилизация еще не коснулась этих мест, и здешние начальники только распалялись пущей беззаконностью. Кончилось тем, чего и следовало ожидать: в январе 1772-го (Пугачев жил тогда на Тереке) яицкие казаки захватили свой городок на пять месяцев. Присланное войско разогнало их, водворило начальников на место, заводчиков смуты перебили, перепороли, перевешали, переклеймили и оставшихся в живых переслали по каторгам.

Пугачев приехал в Яицкий городок в ноябре, через полгода после задушения смуты – в разгар неотмщенной обиды уцелевших казаков. Как человек бывалый, он, исходя из собственного опыта, стал давать новым знакомцам житейские советы: в том смысле, что чем продолжать мучиться – лучше уходить в бега на вольные земли, где никто не тронет: за Кубань да на Терек. На Пугачева донесли, его взяли и увезли в Казань на следствие. За окончательным решением бумаги Пугачева послали в Петербург, в Тайную канцелярию. А поелику цивилизация только тогда просачивается в следственные органы, когда на то есть высочайшая милость к близстоящим подданным, а во всех прочих дальних случаях к цивилизации взывать бессмысленно, то в Тайной канцелярии сочли советы Пугачева яицким казакам особо вредными и определили, чтобы бить его кнутом и послать в Пелым на каторгу. 1-го июня 1773 года казанская губернская канцелярия получила из Петербурга решение о Пугачеве. Но того уже не было в казанском остроге – три дня тому, 29-го мая, он сбежал.

В тот же день, 29-го мая, в другом конце Европы, в Любеке, отчалила от берега флотилия из трех русских судов: на фрегате «Святой Марк» – ландграфиня Гессен-Дармштадтская с тремя дочерьми, одна из которых – Вильгельмина – предназначена для великого русского князя Павла.

Пока ландграфиня с дочерьми плыла из Любека в Ревель, пока их везли из Ревеля в Гатчину, пока великий русский князь в волнении записывал в дневник свои чувства об ожидании невесты («все эти дни я живо беспокоился, хотя чувствовал и радость <���…>»), пока совершалась встреча с невестой, – Пугачев добрался до казачьих хуторов в окрестностях Яицкого городка. Беглые после прошлогодней смуты прятались у приятелей и говорили между собой: «И заступить-де за нас некому. Сотников же наших, кои было вступились за войско, били кнутом и послали в ссылку. И так-де мы вконец разорились и разоряемся. Теперь-де мы укрываемся, а как пойманы будем, то и нам, как сотникам, видно, также пострадать будет. И чрез ето-де мы погибнем» ( Пугачев. С. 71) .

Однажды, бывши в бане с казаком, в умете у которого он укрывался, Пугачев был спрошен от того казака: «Что-де ето у тебя на груди за знаки?» – А знаки те были рубцы да шрамы, и Пугачев отвечал: «Ето-де знаки государевы <���…>. Я-де сам государь Петр Федорович <���…>. Естли бы яицкия казаки войсковой руки, умныя люди, ко мне приехали, то бы я с ними погутарил». – Умные люди приехали: «Ты ли надежда-государь наш Петр Федорович? – спросили они. – Покажи-тка-де, государь, нам царския знаки, чтоб было вам чему верить, и не прогневайся». – Пугачев взял ножик, разрезал от пупа до ворота рубаху и показал казакам свои рубцы: «Когда-де в Петербурге против меня возмутились, так ето гвардионцы кололи штыками». Казаки осмотрели государя и спросили, отчего у него на левом виске пятно, на что государь отвечал, что ето-де царский герб – российский орел ( Пугачев. С. 71–72, 74, 265 ).

Казаки подумали и решили: быть Пугачеву царем, выгнать из Яицкого городка всех начальников и править там самим. «Естли Бог поможет мне воцариться, – сказал Пугачев, – то Яицкому городку быть вместо Москвы или Петербурга, а яицким казакам над всеми иметь первенство» ( Пугачев. С. 76–77) .

И было сие в конце августа – начале сентября 1773 года. Как раз только что в Петербурге совершилось миропомазание принцессы Гессен-Дармштадтской Вильгельмины, и по вступлении в православный закон она была наречена: Наталья Алексеевна. 16-го августа состоялось обручение великого князя Павла Петровича с Натальей Алексеевной, и Петербург стал готовиться к свадьбе.18-го сентября, в разгар петербургских приготовлений, яицкие казаки с Пугачевым и развернутыми знаменами во главе двинулись на Яицкий городок. Го – родок взять не довелось, и войско, обрастая по ходу своего движения новыми волонтерами, двинулось штурмовать близлежащие крепости. Всех, кто противился присяге государю Петру Третьему, истребляли на месте сопротивления. Дворян рубили и вешали: казаки искали безраздельного первенства в новом государстве.

Во взятых крепостях Пугачева встречали хлебом и солью. По Заволжью и Предуралью разносились манифесты похитителя царского имени:

«Тысячью великой и высокой и государственный владетель над цветущем селении, всем от Бога сотворенным людям самодержец <���…> милостив и милосерд, сожелительное сердце имеющей государь император Петр Федорович, и царь российской, во всем свете славной, в верности свят <���…>, всем армиям государь <���…>, от всех государей и государынь отменной <���…>, всемилостивейший, правосуднейший, грознейший и страшнейший, прозорливый <���…> светлый государь мира, я, великий воитель, самодержавный властелин всех летучих и простых людей разных стран и областей, во все времена держащий их в своей руке и воле <���…>. Да будет вам известно всем, что действительно я сам великий. <���…> Заблудившия, изнурительныя, в печале находящиеся, по мне скучившияся, услыша мое имя, ко мне <���…> без всякого сомнения идите и, как прежде сего ваши отцы и деды, моим отцам и дедам же служа, выходили против злодеев в походы, проливали кровь, <���…> так и вы ко мне верно, душевно и усердно <���идите> к моему светлому лицу и сладкоязычному вашему государю <���…>. Тех, кто сам видит мое благородное лицо и прекрасный образ или в мыслях и сознании возвеличит меня, близко узнав, искренней душой, языком, делом и горячим сердцем и честию верит мне, таких людей, конечно, я буду жаловать вашими землями, водами, рыбными ловлями, покосами, пашнями, лесом, порохом, деньгами, свинцом, хлебом, солью и прочим. Кто не повинуется и противится: бояр, генерал, майор, капитан и иные – голову рубить, имение взять. Стойте против них. <���…> В одно время они вас объедали, лишали моих рабов воли и свободы, сейчас вы их рубите, но если не подчиняются. Кто повинуется, тот не противник – того не трогайте. Кто признает меня, кто нашел прямой путь ко мне – пусть несет воинскую службу. <���…> А ежели моему указу противиться будити, то вскорости восчувствуити на себя праведный мой гнев, и власти Всевышняго Создателя нашего избегнуть не можете <���…>. Чтобы верили: сам я, Петр Федорович, подписался тако: Я самый Петр Третий» ( Документы ставки Пугачева. С. 25, 30, 32, 37, 28, 27, 37, 31, 37) .