Вольфганг Акунов - КРЕСТ И ЗВЕЗДА ГЕНЕРАЛА КРАСНОВА ИЛИ ПЕРОМ И ШАШКОЙ

Петр Николаевич убедительно показывает, что строевой русский офицер, строевой начальник — как охранитель покоя и безопасности Российской Империи — не мог хотеть войны с Германией и не хотел ее.

Но было, — пишет он далее, — у нас, кадровых офицеров, людей военной касты, отдавших всю жизнь военному делу, одно совсем особенное чувство.

Мы сознавали, что теперь мы готовы к войне, и мы знаем, что такое война, и как в ней нужно поступать. У нас не повторятся ошибки Русско-Японской войны, и потому было сознание, что теперь мы победим, хотя бы и самих немцев, о непобедимости которых мы были наслышаны со школьной скамьи. И было это чувство подобно чувству школьника перед экзаменом из какого-нибудь особенно трудного предмета. И страшно…и хочется быть вызванным, потому что знаешь, что ответишь хорошо. Мы знали, что на новой войне мы ответим хорошо…на двенадцать баллов! Как переменилась Русская армия после Японской войны! Нельзя и сравнивать того, что было, с тем, что есть. Я помню Донские армейские полки за год до Японской войны на больших курских маневрах. Плохие лошаденки, небрежная неряшливая седловка, оборванные вьюки, сосновые пики различной длины, потому что они ломались, и ломались обычно на конце, где петля, и их не заменяли, но перевязывали, петлею к обломку, и такие пики производили впечатление игрушечного дреколья; на маневре жиденькая одно-шереножная лава, вялое гиканье, стрельба с коня и джигитовка. В пехоте — густые цепи, близкие поддержки в сомкнутом строю, атаки с музыкой и барабанным боем, плохое самоокапывание, батареи на открытых позициях, выровненные, как на картинке — все это теперь, а прошло едва десять лет, казалось нам точно прошедшим веком. У нас было все новое и по-новому. Мы знали между тем, что соседей наших (австро-германцев) это новое почти не коснулось. И потому — в общем нежелании войны — было и некоторое хотение помериться силами, держать экзамен, ибо знали мы, что на этот раз выдержим и победим. В Японскую войну кавалерия выступала без биноклей, даже и у офицеров. Теперь И.Н. Фарафонов в полковом цейхгаузе с гордостью подвел меня к стене, увешанной длинными рядами биноклей в футлярах.

— Эти, в желтой кожи футлярах — цейсовские, на всех офицеров полка, — сказал он мне.

— А те, в черных, очень хорошие призматические — на урядников полка.

И вот в душе боролись сложнейшие чувства: с такими людьми и лошадьми и с таким богато снаряженным полком мы, несомненно, победим…И нам хотелось победы. Но, победив, мы потеряем и людей, и лошадей, и все это снаряжение и имущество…Болью сжимало сердце, ибо, с чем останешься?

— Так вы думаете, Иван Николаевич, — выходя из цейхгауза, сказал я, — войны не будет?

— Кто это знает, кроме Бога? Но верю — Государь не допустит войны. Ну, а когда все это в войне потеряем? Что останется? Вы знаете, что «дома» делается. Пропаганда и брожение придавлены, но они идут, а если мы все это потеряем — Фарафонов широким жестом показал на цейхгауз, у которого полковой каптенармус с разводящим навешивали замки и накладывали печати, — с чем и с кем мы пойдем бороться с подлинными врагами России?…

Мыслящие офицеры Русской Императорской армии в 1914 году понимали, кто является подлинным врагом России.

К несчастью, худшее из того, что могло случиться, случилось.

«В 1914 году, говоря словами самого Петра Николаевича из его романа «За Чертополохом», — тем, кому нужно было погубить Россию, мировому масонству, удалось втравить ее в войну».

Иван Николаевич Фарафонов, войсковой старшина, помощник по хозяйственной части командира полка и прекрасный боевой офицер, принявший П.Н. Краснова в 10-й полк в мае 1915 года, человек «кристаллической» честности, аскет, бессребреник и фанатик военного дела, доведший материальную часть полка до совершенства — «хоть завтра в поход!», вплоть до постоянно обновляемых карт противостоящих австрийских частей, доведенных до каждого офицера полка, был убит зимой черного для России 1917 года большевиками. Как позднее писал П.Н. Краснов в своей патриотической антиутопии «За Чертополохом»:

«И стали гибнуть лучшие люди. И когда они погибли, подняла голову…пьяная, паршивая Русь, все отрицающая, над всем смеющаяся, и сорвала в несколько часов остатки красоты былой Руси, Руси Царской. Руси Императорской…И стала советская республика. Олицетворением ее стал Ленин. Вы видали его портреты! Ведь это тот самый пьяный мужик, вшами покрытый, грязный и никчемный, только вырядившийся в короткий пиджак и примаслившийся партийной ученостью».

А что касается «выдуманных» (якобы!) «черносотенцами» масонов, то «Комсомольская правда» 24-миллионным тиражом в № 132 от 24 июля 2001 года на стр. 21 совершенно откровенно сообщила в своем интервью с Председателем Российского Дворянского Собрания Америки князем Алексеем Щербатовым, одним из последних друзей А.Ф. Керенского, о том, что Государя Императора Николая II арестовали по приказу масонов, что республику в России 1 сентября 1917 года (не дожидаясь решения Учредительного Собрания о будущем государственном устройстве нашей страны!) масон 33-й степени Александр Федорович Керенский объявил по приказу масонов и т. д. Все это со слов самого Керенского, из его бесед со Щербатовым. Разумеется, во всем этом нет ничего нового для людей, знакомых с вопросом, кроме одного, весьма многозначительного, обстоятельства. Газета с таким тиражом и влиянием не может не быть под руководством тех самых, не к ночи будь помянутых. За гораздо более скромные сообщения о роли масонов в «буржуазно-демократической» Февральской революции 1917 года еще сравнительно недавно был подвергнут остракизму даже вполне прокоммунистический советский историк профессор Н.Н. Яковлев (тот самый, что получил публично оплеуху от академика А.Д. Сахарова за критические печатные отзывы о супруге последнего Е.П. Боннэр), осмелившийся опубликовать их в своей книге «1 августа 1914», увидевшую свет в 1974 и с великим трудом переизданную только в 1993 году.

Это спокойное и откровенное сообщение «Комсомольской правды», прозвучавшее на весь «бывший Советский Союз», непреложно свидетельствовало о том, что к моменту его публикации власть «вольных каменщиков» на территории бывшей Российской Империи стала настолько сильной, что они уже правды не боятся. Впрочем, все это — лирические отступления, а в конце июля 1914 года полковник П.Н. Краснов, отправив жену с остальными полковыми дамами на автобусе в Варшаву и навсегда оставив за собой созданный за восемнадцать лет семейной жизни скромный домашний уют, удостоился «высокого счастья» выступить во главе своего любимого 10-го Донского полка на Первую мировую, или, как до конца своих дней говорили ее участники — Великую, Вторую Отечественную (или Великую Отечественную) Войну.