Анри Труайя - Оноре де Бальзак

Ему удается покинуть Париж вовремя – в столице назревали новые мятежи. Герцогиня Беррийская активизировала свою деятельность в Вандее. Восстание подавили, его вдохновительница бежала, ее сторонники-легитимисты, в том числе Шатобриан, Берье и герцог Фитц-Джеймс, человек весьма рассудительный, две недели провели под арестом. Со злополучной герцогиней было покончено, чему несказанно порадовалась госпожа де Берни: она ревновала Оноре к маркизе де Кастри, а потому ставила в один ряд всех представителей высшей знати, которые могли вовлечь ее молодого любовника в дела, губительные для его карьеры писателя. И что, черт побери, так привлекает его в этой аристократии, которая никак не может разобраться в происходящем в ее собственной стране? «Вчера я прочитала о некоторых арестах, которые меня очень заинтересовали, – пишет она Бальзаку. – Я думаю, господин де Шатобриан не в обиде за это происшествие, которое только придаст ему политический вес, о котором он всегда мечтал, но не знал, как приобрести. Что до ареста господина де Фитц-Джеймса, откровенно говоря, меня это не сильно огорчило. Ведь если партия, к которой принадлежат эти люди, перестанет существовать, тебе придется подыскать другую. А мое сердце трепетало от смертельной опасности: что, если бы некая дама пригласила тебя и ты бы туда отправился… Твое тщеславие никогда не дремлет и имеет над тобою власть тем более сильную, что ты отказываешься признать мощь этого твоего тщеславия. Но мой любимый, дорогой друг… прислушайся, пожалуйста, прислушайся к доводам рассудка, который, дабы быть услышанным, говорит голосом друга. Подумай о том, что эти люди не дали бы тебе ни единого экю из тех трех-четырех тысяч, в которых ты так нуждаешься. Они неблагодарны из принципа, которому не изменят ради тебя. Все они – эгоистичны, хитры… презирают людей другой крови. Друг мой! Ради всего, что тебе дорого, ради твоей славы и твоего грядущего счастья, ради моего покоя (ведь ты любишь меня), не верь им, не полагайся на них. Употреби весь свой ум, чтобы занять место, какое они занимают, используй их помощь, чтобы идти по дороге, которую ты, к несчастью, выбрал. Но сколькими недостатками придется обзавестись тебе, чтобы стать похожим на них! Как сумеешь ты защитить свою душу, как останешься чист среди людей столь развращенных? Обожаемый мой, утешь меня, сними тяжесть с души моей, скажи, что не станешь рабом этих людей и не подчинишься первому же их приказу».

Итак, Оноре предавался мечтам о маркизе де Кастри, а верная Дилекта умоляла отдалиться от этой женщины, правила гранки, плакала над «Сценами частной жизни» и с нетерпением ожидала вестей от возлюбленного: «Чтобы развеять жестокие мысли, я перечитала несколько дорогих мне фраз из твоих писем…» «Ты все еще мой властелин, и я жду твоего приговора, но пока он мне неизвестен, я все еще считаю себя твоей любимой, и ласкаю тебя, как обычно. Целую тебя… Я – вся твоя, твоя Ева». Когда получает несколько ответных строк, следует взрыв радости: «Ты любишь меня! Я все еще твоя дорогая любимая! Твоя звезда!.. О, друг мой, что еще нужно моему сердцу!» Порой госпожа де Берни решала быть разумной и размышляла о будущей семейной жизни своего любовника с «другой», от которой требовала всевозможных достоинств: «… я найду тебе женщину преданную и добрую, достаточно умную, чтобы понимать тебя… ты будешь богат, чтобы ни в чем не нуждаться, но все же не настолько, чтобы вокруг тебя появились льстецы… рядом с тобой не останется мнимых друзей, равно как и герцогини д’Абрантес». В то же время ее волновали матримониальные планы Оноре: с облегчением узнала она, что Каролина Дербрук, расположения которой он хочет добиться, на время покинула свой замок рядом с Саше: «Я успокоилась, тем более что дама уехала. Пусть судьба позаботится о том, чтобы она оставалась там, где сейчас, пока все не успокоится. И пусть дьявол посадит на цепь всех женщин, которые суются не в свои дела». Через неделю новый поток неудовлетворенных желаний: «О, мой Диди! мой дорогой! мой обожаемый повелитель! Явись за наслаждением, источник которого – ты сам, за ласками возлюбленной, скроенной по твоей мерке. О, я верю, что мы скоро увидимся. Мне было бы слишком тяжело позволить другим срывать прекрасные цветы, запах которых пьянит меня до сих пор, а восхитительные цвета заставляют трепетать от радости мое сердце».

Ненасытная эта любовь выводила Бальзака из терпения, но он был признателен госпоже де Берни за покорность и внимание, к тому же на нее можно было положиться, когда дело касалось издания очередной книги. Хорошей помощницей неожиданно оказалась и мать, от которой Оноре в юные годы напрасно ждал хоть какого-то участия: теперь она охотно следила за его квартирой, прикрывала своим именем дела весьма деликатные. Госпожа Бальзак передавала издателям пакеты с рукописями, занималась его долгами и кредиторами, предупреждая, что сын на многие недели уехал из столицы… Окончательно развеять материнские опасения призвана была призрачная женитьба на Каролине Дербрук. В преддверии возвращения баронессы в Турень Бальзак решил заручиться поддержкой ее сестры Клер, жившей с родителями в поместье Мере. «Здесь со дня на день ожидают приезда госпожи Дербрук, – сообщает он матушке. – Ты понимаешь, что дело это отнимает у меня много времени, так как обо всем следует подумать заранее… Три раза в неделю я хожу в Мере… Мне хотелось бы склонить на свою сторону Клер, а для этого надо добиться ее расположения, оказывая ей знаки внимания». Через нее он рассчитывает доводить до сведения баронессы то, что посчитает нужным.

Но возникает неожиданное препятствие – госпожа Дербрук извещает родителей, что пока не собирается возвращаться в Мере. Очередная женитьба оказывается иллюзорной, а долги растут. Придется экономить. «Если ты можешь продать лошадей, продавай, – пишет Оноре госпоже Бальзак. – Если хочешь отказаться от услуг Леклерка, рассчитай его». Тем не менее он не сломлен, уверен, полоса неудач продлится не более полугода. И пытается успокоить мать: «Рано или поздно литература, политика, журналистика, женитьба или выгодное дельце принесут мне богатство. Надо лишь еще немного потерпеть». Но потерпеть придется не только ему одному. «Если бы не госпожа де Берни, за последние четыре года меня бы уже раз двадцать могли выслать из страны. Да и ты страдаешь, будучи одновременно причиной и моих тайных страданий. Я переложил на твои плечи все свои неприятности, когда у тебя и своих хватает. И меня это терзает. Ты просишь меня сообщать о мельчайших подробностях моей жизни, но разве ты не знаешь, как я живу? Когда могу писать, сижу за рукописями, а если не сижу за ними – думаю о них. Каждая страница, не написанная из-за каких-то дел или обязательств или моей привязанности, отнимает у меня жизнь. Я никогда не отдыхаю… Я готов сделать невозможное, лишь бы покончить с неприятностями. Но если ради счастья я должен трудиться, словно святой Фирмин в последние дни своей жизни, мы спасены».