Анри Труайя - Оноре де Бальзак

Если верить сестре Лоре, он уже имеет успех у женщин: «Ему хотелось нравиться, и следствием стали весьма пикантные приключения… Я могу лишь сказать, что ни у какого другого молодого человека в начале пути не было столько оснований считать себя фатом». По ее словам, он поспорил с бабушкой на сто экю, что соблазнит одну из самых хорошеньких женщин Парижа, и выиграл. С уверенностью можно говорить о том, что госпожа Саламбье, которая до сих пор вовсе не любила внука, стала находить его общество восхитительным: смеялась его шуткам, охотно играла с ним в вист и бостон, иногда давала денег, чтобы тот прошвырнулся в Пале-Руаяль. В этом Оноре не мог себе отказать. Как только у него заводилась мелочь, умел весело провести время, с гризетками, конечно. Он пользовался их расположением, несмотря на румяное личико, пухлые губы, плохие зубы и громкий голос. А все потому, что эту толстую физиономию выручали невероятно яркие, живые глаза. Глаза – очаровывали, речи – завораживали. Впрочем, дальше легких побед дело пока не шло. Его же влекли завоевания иного рода, не на улицах – в салонах. В любви, как и в искусстве, ему хотелось чего-то необыкновенного. Когда же, наконец, встретится женщина, достойная того, чтобы вместе они стали легендой?

Неожиданный поворот в судьбе Бернара-Франсуа, случившийся в 1819 году, был, по его мнению, пострашнее падения Империи: он бодро готовился встретить свой семьдесят третий день рождения, когда ему предложили подать в отставку. Теперь вместо семи тысяч восьмисот франков жалованья в год отец семейства мог рассчитывать лишь на тысячу шестьсот девяносто пять. Этот удар оказался тем более тяжелым, что господин Бальзак уже лишился значительных средств из-за краха банка «Doumerc et Cie». В создавшемся положении и речи не могло быть о том, чтобы оставаться в Париже, где цены на жилье и еду были чрезвычайно высоки, недешево обходилось и содержание слуг. Следовало обосноваться где-то в другом месте и потуже затянуть пояса. К счастью, один из кузенов госпожи Бальзак – Клод-Антуан Саламбье, купивший дом в Вильпаризи (по дороге в Мо), согласился сдать его недорого лишившимся жилья родственникам. Городок с населением в 500 жителей располагался в 23 км от столицы, его плоские оштукатуренные фасады ровной линией обрамляли прекрасную дорогу. Здесь останавливались многие дилижансы, в распоряжении путешественников было шесть постоялых дворов.

На первом этаже дома, где поселились Бальзаки, располагались прихожая, столовая и гостиная, окна которой выходили на улицу. На втором – три отапливаемые комнаты для госпожи Бальзак, ее матери и дочери Лоры и одна – неотапливаемая, где Бернар-Франсуа разместил свою библиотеку и где проводил дни напролет, несмотря на холод и сквозняки, за чтением любимых книг. Они помогали ему забыть о сложностях, вызванных изменением общественного положения, об уязвленном честолюбии жены, раздражавшейся по пустякам, ворчании впавшей в уныние тещи – бедная женщина никак не могла смириться с тем, что ее зять – старик с прекрасным здоровьем. Впрочем, у него случались приступы подагры, тогда Бернар-Франсуа приводил в пример царя Давида, он тоже страдал от них, но в расцвете сил. Если же вдруг начинал ныть зуб, призывал на помощь всех философов, умевших, не жалуясь, сносить эту неприятность. Дети любили Бальзака – отец всегда был в хорошем настроении и держался молодцом, хотя внешне казался хмурым и сердитым. Лоранс спала в кабинете, примыкавшем к комнате Лоры, Оноре, когда наведывался из Парижа, устраивался на третьем этаже, там же обитал и Анри, приезжавший на каникулы (теперь он учился и жил в пансионе). Слуг наняли на месте, среди них была глуховатая соседка Мари-Франсуаза Пелетье, прозванная «матушка Болтушка», и кухарка Мария-Луиза Лорет, вскоре вышедшая замуж за садовника с фамилией, предопределившей его судьбу, Пьера-Луи Бруэта («brouette» по-французски – «ручная тележка»).

Из обитателей городка Бернар-Франсуа с удовлетворением отметил жившего напротив графа Жана-Луи д’Орвилье, владельца «замка», на деле весьма скромного, а на другом конце Вильпаризи, «на околице», – любезное семейство парижан де Берни, приезжавших только летом. Впрочем, заслуживали внимания и некий полковник в отставке, и молодой выпускник Политехнической школы, специалист по строительству мостов и дорог Эжен Сюрвиль, занимавшийся техническим обслуживанием и ремонтом канала реки Урк. Все жители Вильпаризи считали Бальзаков людьми благовоспитанными, хорошо образованными, с прекрасными манерами. Короче говоря, гражданами благонадежными. Никто и не подозревал о муках, терзавших душу главы семейства: Бернар-Франсуа всегда ревностно оберегал честь семьи, а потому с тревогой наблюдал за перипетиями весьма неприятного дела, которое напрямую его касалось. 16 августа 1818 года Луи Бальса, его брат, был арестован в Нажаке (департамент Тарн) по подозрению в убийстве соблазненной им крестьянской девушки Сесиль Сулье, которую он якобы задушил, узнав о ее беременности. Бальса уверял, что невиновен, улики указывали на местного нотариуса Жана Альбара, тем не менее суд присяжных приговорил несчастного к смертной казни, и 16 августа 1819 года он был гильотинирован в Альби. Бернар-Франсуа мудро решил держаться в тени, пока шло судебное разбирательство, и не предпринял ни единой попытки спасти сбившегося с пути брата – респектабельность, считал он, дороже милосердия. И, несомненно, зная импульсивный характер Оноре, не стал рассказывать ему об этом «пятне» на их семействе.

К тому же сын, который, как рассчитывал господин Бальзак, станет достойным преемником господина Пассе, обманул эти ожидания, заявив, что не намерен заниматься никакой судебной деятельностью, хотя она придает вес и позволяет хорошо зарабатывать. А ведь ему ничего не стоило выгодно жениться и на приданое приобрести столь желанную должность нотариуса. Его будущее было бы обеспечено, и при необходимости он мог бы помочь семье. Но юноша противился, слышать не хотел ни о жене, ни о подобной карьере. Казалось, его смущали, ослепляя, блики позолоченной таблички на двери той предполагаемой конторы.

Единственным устремлением Оноре была литература. Конечно, все Бальзаки любили читать и даже пописывали, но отсюда вовсе не следовало, что нужно поощрять к сочинительству вполне нормального молодого человека: каждый знает, что писатели, за редкими исключениями, которых можно по пальцам пересчитать, живут впроголодь и вообще – голодранцы. И если Шатобриан, Гюго, Ламартин и им подобные заслужили известность своими стихами и прозой, то множество неудачников затерялись в толпе бумагомарателей. Нанизывать на строки слова в уединенной тиши кабинета – роскошь, которую может позволить себе каждый благородный человек, но делать это профессией, что за странность, если не сказать – сумасшествие. Все это госпожа Бальзак высказала сыну при не слишком решительной поддержке мужа, который не мог забыть о собственном пристрастии к некоторым писателям, чьи книги были в его библиотеке. Но есть ли у упрямца талант? Как быть уверенным в этом?