Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.
- Название:Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Яуза, Эксмо
- Год:2006
- Город:Москва
- ISBN:5-699-17582-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. краткое содержание
Я ДРАЛСЯ С АСАМИ ЛЮФТВАФФЕ. Артем Драбкин.
Продолжение книги «Я дрался на истребителе» состоит из интервью с летчиками, пришедшими на смену погибшим в тяжелейших боях 1941—1942 годов. И хотя многие из них выпускались из училища, имея общий налет около 20 часов, у них было одно существенное преимущество — шанс попасть к опытному и грамотному командиру эскадрильи, от навыков которого во многом зависела жизнь молодого бойца. Единицы из тех, кто пришел на фронт в 1943—1944 годах, стали Героями Советского Союза, но именно они, играя роль ведомых, обеспечивали молниеносные результативные атаки Гулаева, Решетова, Кожедуба и многих других прославленных асов.
Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
После полетов летный состав везли на машине на место жительства, обычно в близлежащую деревню, а техсостав жил прямо на аэродроме.
Жили мы поэскадрильно. На дежурство вставали до рассвета, в темноте. Шли в столовую, там первый завтрак: пончики, кофе. После этого в машину — и на аэродром. Если объявлялась готовность номер один, то все рассаживались по самолетам, а если вторая, то около самолетов были. В 10 часов нам привозили второй завтрак. Поешь и дальше дежуришь.
Обед тоже на аэродром возили. А ужин мы принимали уже в столовой. Там тем летчикам, что летали в этот день, выдавалось по 100 граммов, а нелетавшим ничего не давали. Но из-за этого никто не переживал. Помню, даже когда мы в командировке в Саратове сидели, то возьмем бутылочку на четверых — и пошли на танцы. Там девчата были, оружейницы. Многие из наших на них женились. Савельев — на своей оружейнице Райке. Коля Попов (он сам из Калининграда) — на оружейнице Зинке. Свадьба у них была в ангаре прямо, в Германии. Тогда как раз затишье было перед Берлинской операцией.
Вот так мы и жили. В нелетную погоду и когда просто свободное время было, старались отдохнуть по-человечески. В карты не играли, а вот танцевать танцевали. Еще наши ребята в Польше ходили с карабинами на охоту. Я-то сам был не большой любитель, а ребята ходили на кабанов, приносили зайцев. Их в столовой на ужин жарили.
Кроме того, у нас в полку была очень хорошая самодеятельность. Участвовали в ней все службы. Помню, что смеялись мы до упаду. Конечно, не только своя самодеятельность была, приезжали к нам в полк и концертные бригады.
— Что вам запомнилось как самый страшный эпизод войны?
— 22 февраля 1945-го сели мы в Германии на знаменитом аэродроме Шпротау. И там командир полка Михаил Васильевич Кузнецов (впоследствии дважды Герой Советского Союза) собрал шестерку, чтобы поохотиться, «пошакалить», как мы говорили. У нас был боевой командир, летающий. Есть командиры, которые руководят, а этот летающий. Если начиналась операция, первым вылетал командир полка, Михаил Васильевич Кузнецов, с четверочкой. Первый вылет — посмотреть, что и как. Он летал очень часто. У него было 32 сбитых самолета! Себе в пару он взял Лешу Пенязя, да еще наше звено: Забырин, Звонарев Костя, Симакин и я. Взлетели мы, вышли на линию фронта, и вдруг наземная рация передает Кузнецову: «Идет 20 самолетов «Фокке-Вульф-190» бомбить переправу». А тогда же как раз была Берлинская операция, командующим фронтом был Конев. Сцепились мы с этой группой, разогнали их, семь сбили. Как происходил сам бой? Так не расскажешь, это надо там участвовать. Мы шли выше и встретили их перед линией фронта. Заметив нас, они сразу бомбы сбросили на свою территорию. И начался бой. Ох, как мы тогда крутились, вертелись. Получилось, что «фоккер» как раз передо мной делал разворот — он мне брюхо подставил, мишень! Может быть, немец не сообразил, что делает, там же такая свалка была, что все перед глазами крутилось. Я как дал по нему! Вот это мой единственный лично сбитый. Конечно, я не видел, как он падает, — там не до того было. Когда прилетели, у командира была огромная дырка в хвосте, у меня в плоскости дырка. Такой бой не забудешь. Мы тогда сели, доложили обо всем, обменялись мнениями, приходим на КП. А там нас уже поздравляют. Недоумеваем: «С чем?» — «С орденом Красного Знамени». Вот какая была оперативность командующего фронтом. Нам сразу всем ордена дали за тот бой. Но напряжение там было громадное, их же двадцать, нас шесть. Командиру вообще удивительно повезло, что у него оказалось не пробито рулевое управление. Мы тогда, как сели, все мокрые были. Более напряженного дня у меня не было за всю войну.
— Какими были взаимоотношения с местным населением за пределами СССР?
— С поляками были хорошие. Мы брали у них самогон, в который, как потом выяснилось, они добавляли карбид для крепости. А когда мы в Германию вошли, местное население старалось бежать. Наши технари нашли там целый бассейн спирта. Естественно, возили его оттуда. Мы с Васей Симакиным даже как-то спали на трех жбанах молочных, полных спирта.
Вообще, как мы в Германии жили? Девчата зайцев ловили, ходили доить коров, брошенных местными. А мы ходили по немецким квартирам с пистолетами. Помню, Зинка наша мне говорит: «Если где пальто увидишь, ты мне свистни». А я ей: «Если увидишь бритву «Золинген», то ты мне свистни». Зашли мы в одну квартиру. Там сидят пожилые немец и немка, ничего у них не осталось: уже пехота прошла, свое дело сделала. Да если бы и осталось… Мы особо не мародерствовали, бритву нашли — и все. Нам ведь и не надо было. Еда была, постель была. А посылки домой только после войны нам разрешили отсылать. Еще, помню, мы в Австрии через Военторг все приобретали.
Тут еще какой момент. Ненависти к немцам у меня особо не было. Я ведь не знал, что делается дома. У меня родные пробыли в оккупации под Харьковом до августа 1943 года. 23 августа освободили их, но я уже не знал, где они тогда жили, поэтому даже написать им не мог. После войны, когда первый раз приехал в январе 1946 года, нашел своих родителей, потом пошла переписка. А те, кто знал, что у них с родными что-то произошло, конечно, имели злобу. Для меня же враг был врагом, но я разделял тех, кто воюет, и мирных жителей. К последним мы даже ходили перед окончанием войны. Они нам жарили зайцев, выпивон брали, мы дружили. Они просили хлеба. Мы в столовой брали хлеб, им носили.
— А что вы думаете о немецких летчиках?
— Асы у них были хорошие: по 200 с лишним сбивали, как я узнал после. У них был опыт, у них было больше практики. Как-никак прошли войну на Западном фронте, Сахару. У нас старые кадры соответствовали их уровню, молодежь подтягивалась. Потом уже, когда опыт приходил, вроде и у нас неплохо стало получаться. Основной костяк полка мог с ними драться на равных, а в отдельных случаях и бить их. Мы их не боялись. Они летчики, и мы летчики. Возникал азарт, подобный спортивному, хотелось уничтожить врага, доказать, что ты сильнее.
А выбросившихся с парашютом мы не расстреливали. Говорят, что немцы проявляли такую жестокость, но я не видел. Когда мы вошли в Германию, сразу стало видно, что немец пошел не тот: таким серьезным противником, как вначале, они уже не были.
— Когда вы получили свою первую награду?
— В августе 1944-го. Это был орден Отечественной войны второй степени. Но у нас в этом смысле строевой отдел плохо работал. Об этом все говорили. Взять 5-й полк или 107-й — там все отлично. Там через три месяца звания присваивали. А я так всю войну и прошел младшим лейтенантом. Но тогда никто об этом особо не думал, и о наградах тоже. Все разговоры, зависть и обиды пошли после войны. Помню, мы встречались на День Победы. В третьей эскадрилье был хороший летчик Иванов. Вроде на него было представление на Героя, но почему-то не дали. Он тогда приехал пообщаться, увидел своих однополчан, которые, может быть, летали хуже, но были награждены. И больше он на наши встречи не приезжал. Он был явно обижен, даже высказывался по поводу.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: