Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Пока мы с ними разбирались, приехал комендантский взвод, и на нас: «Вы чего себе позволяете?!» Тут Кирилюк разошелся: «Вы что?! Мы же их сбивали (да и мне пришлось сбить румынский «фоккер» под Одессой), а они…» В общем, объяснились. Командир взвода нам сказал: «Вот что, ребята, я вас подвезу до окраины города, а вы уж там пешочком до аэродрома дойдете. Но я вас прошу в городе больше не появляться». Отвез нас и отпустил.

В Каралаше мы сели в начале сентября. Оттуда летали на прикрытие Констанцы, которую бомбили немцы, базировавшиеся в Болгарии. После народного восстания в Болгарии немцы сразу откатились, и боев не было вплоть до границы с Югославией.

Первый наш аэродром на территории Югославии находился на дунайском острове Темисезигет. Оттуда летали в основном на прикрытие штурмовиков. Кроме того, подвешивали нам и бомбы. Запомнился один из вылетов за день до освобождения Белграда. Облачность была низкая, шел дождь. И вот на фоне этих темных облаков сплошной стеной по нам огонь, а надо штурмовать здания, в которых засели фашисты. Три вылета мы сделали — никого не сбили. Как мы живы остались? Не понимаю. За эту штурмовку я получил орден Отечественной войны I степени.

Штурмовиков сложно сопровождать. Обычно выделяли две группы — ударную и непосредственного прикрытия. Над целью всегда их прикрывали на выходе из пикирования. В этот момент они наиболее беззащитные, не связаны друг с другом огневым взаимодействием. И если немцы атаковали, то только в этот момент. Группу на подходе они не любили атаковать — если атаковали, то как-то бессистемно, лишь бы отделаться.

Что потом? Мы начали летать под Будапешт, на Южный Дунай. Сначала мы сели сразу в Мадоче. Дожди залили аэродром, превратив его в болото. Два-три вылета взлетали на форсаже с выпущенными подкрылками. Только бы побыстрее от земли оторваться. Но это очень рискованно. Вызвали инженера. В результате самолеты разобрали, на грузовики погрузили и по шоссе вывезли в Кишкунлацхазе, в котором был аэродром с бетонной полосой. Ехать туда километров 35—40. Приехали в три часа ночи, темно еще, а к девяти часам утра все самолеты были готовы к вылету! Понял, как все было серьезно поставлено?! Инженер эскадрильи Мякота чудеса творил! Да и начальник ПАРМа, где мы ремонтировались, Бурков тоже был на уровне. Прилетаешь ты — самолет в дырках, а часа через 3—4 самолет снова готов к полетам. Вот какие инженеры были!

Когда мы вылетали под Будапешт, особенных воздушных боев не было. Только один раз, помню, мы сделали 2—3 вылета, и наше дежурное звено сидит в боевой готовности. Ракета в воздух — пара выруливает — задание получают уже в воздухе. Взлететь успел только Леша Артемов [ Артемов Алексей Васильевич,лейтенант. Воевал в составе 31-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 100 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 1 в группе. Награжден орденами Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1 -й ст.] — «Артем», как мы его звали. И вдруг — два «мессера». Не знаю, куда они летели. Скорее всего, на разведку или на «охоту». Леша завязал с ними бой над аэродромом и обоих сбил на глазах у всех. Один из тех двух немцев сел подбитый. Подобрали его живым. Привели. Командира полка Онуфриенко не было, был его зам — Петров. Командующий спросил, кто вылетал и сбил. Штабные ему доложили, что командир полка вылетал, он и сбил. Потом уже разобрались, как оно было на самом деле. В общем, все произошло, как в кино «В бой идут одни «старики». Артем, когда мы с ним после войны встречались, любил шутить, что за войну сбил двенадцать немецких и десять своих самолетов. Ему действительно не везло — постоянно его сбивали, вот он это и засчитывал в список сбитых наших самолетов.

Потом мы перебазировались на аэродром южнее Будапешта. Там были жаркие бои. Мы ходили на штурмовку, на прикрытие войск. Ты идешь куда-нибудь на разведку, прикрытие или «охоту», а тебе еще бомбы подвесят. Это же, по-русски, совместить «охоту» с разведкой, а заодно и бомбы сбросить. Ты их сбросишь, только потом летишь на прикрытие.

Я со Скомороховым много раз летал на «свободную охоту». Стояли мы под Тетелем. Нам две 50-килограммовые бомбы подвешивали, мы их сбрасывали, а после «охота»: рыщем, кого прижучить. И вот я одну сбросил, а другая не сбросилась. А тут пара «мессеров». Один куда-то делся, а за вторым Скоморох погнался. А у меня бомба — меня влево тянет, да и с этой бомбой я отстаю. Скоморох мне: «Ты что не сбросил?» — «Не сбрасывается, заело что-то». Прижучил он этого «месса» на Дунае. Смотрю, он взмыл — «месс» лежит в кустах, а к нему уже пехота бежит. Скоморох мне: «Пошли на аэродром». Горючее у нас на исходе уже было. Мне с бомбой пришлось садиться. Думаю, если она сорвется и сдетонирует, конец мне. Но не сорвалась — пронесло.

— Как вы оцениваете Ла-5?

— «Лавочкин» — это хороший самолет. На тот же «як» бомбы не повесить, а на «лавочкина» запросто. И штурмовать на нем можно. Особенно он был хорош с моторами «ФН» — 1700 лошадиных сил. У начальства самолеты были помощнее, у ведомых похуже. У моего самолета скоростенки не было, мотор, может, 1400 давал, зато такой легкий, маневренный попался. «На хвосте» крутился — ни один «мессер» не возьмет. Он меня устраивал, но, конечно, я отставал. Бывало, Скоморох скажет: «Леша, чего отстаешь?» — «Я же не на твоей кобыле».

Вот такой был случай. Скоморохов вел четверку на штурмовку скопления войск около озера Веленце. Только подошли, а там немецкие Ю-87, «лаптежники», наши войска бомбят. Мы бомбы сбросили и давай на них. Шесть самолетов тогда мы сбили: я — один, Скоморохов — четыре, Гриценюк Вася — один. На самом деле я два сбил, но Гриценюк только пришел, он по этому самолету стрелял. Я ему говорю: «Бери, не жалко». У нас так было, что если до Героя одного-двух самолетов не хватало, мы свои отдавали. Обиды не только что не было, вообще об этом не думали!

— Насколько комфортна была кабина истребителя?

— Вполне комфортная. Бывало, конечно, что выхлопные газы двигателя попадали в кабину, но это случалось, если что-то пробито или не затянуто. Во всяком случае, отравлений не было. Летал я всегда с закрытым фонарем и парашютом, а привязными ремнями, ни поясным, ни тем более плечевыми, я не пользовался. Тут надо вертеться, смотреть во все стороны. Кто видит, того не собьют. Шею до крови натирал.

— На какой высоте шли воздушные бои?

— В пределах 1000—3000 метров. Одна беда: если все из самолета выжимать, бензина не хватит и на час. Мы когда свои войска прикрывали, то просматривали пространство в квадрате 10 на 10 километров, но летели медленно, на экономичном режиме. А уж когда «мессера» появлялись, на таких скоростях будешь ходить — упадешь!