Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Помню, я с замкомэска полетел однажды в соседний БАО. Аэродром, куда мы полетели, был всего в полутора километрах от линии фронта. Поэтому надо было садиться с бреющего, чтобы не демаскировать его. Только сели, глядим — идет командир дивизии Герасимов. Ругается: «Додумались, прилететь в такую погоду! Останетесь здесь до утра. Сегодня годовщина формирования БАО. Ордена дают, концерт, ужин. А вот вам за работу». — Герасимов дает нам спиртик, нашли пиво. Куда его? Я говорю заму комэска: «Толь, давай гимнастерки снимем, завернем и за бронеспинкой положим. Главное, в полете в бой не вступать». — «Давай». На следующий день ветерок поднялся. Пошли мы бреющим. Глядим: немцы сверху, — мы прижались к земле, а тут стадо, я на хвосте привез чуть-чуть шерсти. Приземлились опять в Жешове. Я сел, а Толя мне говорит: «Я не могу, у меня что-то щитки не работают». Пошел он на второй заход. Только тогда сел. Командир наш видит: «Приведите себя в порядок!» — злой такой. Мы тут же пуговички застегнули. Он: «Почему вы вчера не прилетели?» — «Герасимов нас не пустил, такая погода». — «Хоть что-нибудь привезли?» — «Конечно». — «Идите, отдыхайте».

В январе 1945 года мы участвовали в прикрытии войск, ведших бои за Краков. 20-го мы за день по 5—6 вылетов сделали, а под вечер прилетели на аэродром Кракова. Аэродром был заминирован, и нам пришлось садиться правей полосы. «Лавочкины» садились навстречу. Кто как садился, лишь бы только сесть. Город горел. Поселились в пятиэтажном доме, а часов в 10— 11 пришли на аэродром на ужин. Командира полка не было, он на прежней точке остался. Заместитель командира полка посадил нас за П-образный стол, мы подвели итоги. Выпили. Смотрим, что-то нам дали не то. Начпрод говорит: «Товарищи летчики, не беспокойтесь, это спецпаек, все проверено, спасибо вам за работу». Утром встаю, чувствую себя плохо, а три человека лежат, не могут встать. Жрать хочется, а поешь — и тебя выворачивает. Не поймем, что случилось. На обед мы не пошли. Вдруг вечером девушка прибегает: «Товарищи летчики, кто отравлен, срочно в медсанчасть». Бежим туда. Нас проверяют. Глядим, один наш упал, девушка потеряла зрение. 26 летчиков — весь полк отравился! Потом как нас везли, куда везли, понятия не имею. Положили по двое на койках. Монашенки нас обслуживают. Штурман и еще два летчика умерли, несколько человек потеряли зрение. Правда, умер и начпрод. Вот сволочь, напоил нас метиловым спиртом. Я пролежал дней десять, а 2 февраля уже полетел на задание со своим ведомым Васей Куденчуком [ Куденчук Василий Назарович,лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 4 самолета противника].

Погода была весенняя, тепло уже было, все таяло. Мы взяли курс в заданный район — на юго-восток, в местечко Герлец. Задание было прикрывать наши танки. В районе патрулирования было пасмурно, облачность рыхлая, и чувствовалось, что не совсем плотная и нетолстая. Имелись в ней небольшие разрывы, высота ее была примерно 1200—1300 м. Около 35—40 минут мы барражировали в заданном районе. Когда истекло время, развернулись и пошли в сторону своего аэродрома, надеясь по пути отыскать какую-нибудь наземную цель противника и штурмануть ее. Идем, скорость приличная, 500—550 километров в час. Обстановка вроде спокойная. Я говорю ведомому: «Вася, давай что-нибудь найдем, а то неудобно с полным боекомплектом возвращаться». В этот момент я случайно повернул голову влево и вижу, как нам в хвост, выйдя из облачности, на скорости заходит восьмерка Ме-109. Я тут же своему ведомому кричу: «Васька, сзади нас атакуют. Идет восьмерка». В голове мелькнуло — горючего мало; видимо, подкараулили нас немцы.

Чтобы выйти из-под удара, пришлось резко развернуться влево, войти в облачность, чтобы занять более выгодное положение. Хорошо, что скорость была. Я на высоту не пошел, а Вася, оказавшись на внешней стороне разворота, чуть разогнался, идя за мной, и проскочил за облачность. Оттуда он крикнул, что за облачностью восьмерка ФВ-190. Замысел ясен. На пределе горючего загнать нас по «вертикали», а затем сбить или. по крайней мере, добиться, чтобы сами без горючего упали.

Развернулся в облаках, затем, пройдя немного, нырнул под облачность. Вижу, впереди, вытянувшись друг за другом, идут две пары Ме-109. Ведущий одной из пар меня заметил, — в вираж и в облачность, а ведущего второй пары я успел отсечь очередью от облаков, затем взял в прицел и дал по нему несколько очередей. Он свалился на крыло и пошел вниз. Сам же тут же нырнул в облачность — горючего было на пределе, больше я не мог вести бой. Сообщил наблюдателю.

С земли мне сказали: «Советских падений нет. Выполняйте 555 (идите домой)». Возможности искать ведомого уже не было. Минут через пять, выскочив из облаков, увидел в 250 метрах Ме-109, который шел параллельным курсом. Я опять заскочил в облачность, а когда еще через несколько минут выскочил, его уже не было.

Пришел я на аэродром. Перед самой землей винт встал. Так без мотора и сел. Як-3 — это ж такая машина, полтора часа летаешь нормально, а потом уже пора на посадку. Мы ведь все время ходили на газах. Вылез из самолета и хожу сам не свой. Ведомого-то нет. Но мне сказали, что наши не падали. Проходит часа два. Слышу звук самолета. О, это же 75-й, Куденчук! Только он сел, у него одна «нога» сложилась. «Ладно, — думаю, — починим, все в порядке». Оказалось, он сел к Покрышкину, его заправили и не посмотрели, что у него есть пробоина. Но повезло нам в этой переделке, очень повезло.

31 марта 1945 года мы вылетели на штурмовку аэродрома города Ратибора. Группу вел командир полка Ковалев. Завязался воздушный бой. В какой-то момент я вышел в хвост паре ФВ-190. Мой ведомый Гена Смирнов отбил атаку на меня другой пары и дал мне возможность атаковать ФВ-190. Одного я сбил, а когда потянулся за ведущим, меня стала отсекать немецкая зенитная артиллерия. Чувствую, попали — начало трясти самолет. Погода была облачная, стояла дымка. В такой обстановке группу искать было невозможно. Мы с Геной вышли из боя, довернули на курс «0» с расчетом выйти на автостраду. Глядим, в дымке курсом на свой аэродром идет пара Ме-109. Догнать я их не мог, поскольку самолет трясло и набрать скорость я не мог. Сказал Гене: «Сумеешь — атакуй, я буду сзади». Немцы, похоже, нас не видели. Смирнов немного развернулся вправо и атаковал. Несколько отставая, я шел за ним сзади. Одного сбил, а второй «109-й», заметив атаку, быстро вошел в облака. А нам того и надо — пора домой. Облачность прижала нас до 200—400 метров. Я местность просто не узнаю, хотя до этого не один раз водил в этот район группы. По компасу держим курс «0», а фактически полет проходит под другим курсом. Горючее на исходе. Машину трясет — решил я выбрать площадку и садиться. Вроде кругом спокойно, под собой вижу подходящую площадку. Говорю Геннадию: «Прикрывай, сажусь». Сел, немного пробежав, колеса стали зарываться. Самолет поднял хвост и остановился. Я выскочил из машины, вижу — человек на подводе едет. Я к нему, вытащил пистолет. А он, увидев меня, на ломаном русском языке говорит: «Я поляк». Спросил я его, чья территория, где есть аэродром. Он ответил, что территория польская, что русские здесь, а линия фронта где-то километрах в 10—15 (махнул рукой в сторону ее). Далее сказал, что аэродром у такого-то населенного пункта находится. Аэродром оказался действительно недалеко. Побежал я к самолету и по радио сказал Гене, куда лететь. Говорю ему: «Садись и приходи ко мне». Он улетел, однако через 7—10 минут вернулся, по радио мне объясняет: «Сесть не смог — аэродром раскис, много воды, опасно садиться». По моей подсказке он также на пределе горючего сел рядом.