Джим Корбетт - Леопард из Рудрапраяга

Поблизости от места, где лежал убитый, не росло ни одного дерева, на котором можно было бы устроить засидку. Поэтому мы положили яд в труп в тех местах, где мясо было изодрано зубами, и, так как время шло и приближался вечер, заняли позиции на горе в нескольких сотнях ярдов в стороне от впадины, откуда мы могли бы хорошо видеть эту лощину. Несомненно, хищник скрывался в густых зарослях, однако, хотя мы лежали в хорошо укрытом месте в течение двух часов, никаких признаков леопарда не было. Когда наступили сумерки, мы зажгли взятый с собой фонарь и вернулись назад в бунгало.

На следующее утро мы рано встали и, только рассвело, снова отправились на гору, откуда просматривалась прогалина. Ничего не увидев и не услышав, мы через час, когда поднялось солнце, подошли к трупу. До тех трех мест тела покойного, куда мы положили яд, леопард не дотронулся, но съел другое плечо и ногу, потом оттащил труп на некоторое расстояние и спрятал его в кустах.

Здесь также не было дерева, откуда можно было бы наблюдать за трупом и устроить засидку. После длительной дискуссии мы наконец решили, что Ибботсон спустится на одну милю по направлению к деревне, вниз по горе до большого мангового дерева, на котором он сможет поставить махан и провести в нем ночь, а я засяду примерно в четырехстах ярдах от трупа по дороге в деревню, там, где накануне днем мы видели следы лап людоеда.

Дерево, выбранное мной для этой цели, было рододендроном, много лет назад срубленным в пятнадцати футах от земли. Крепкие ветви выросли из места сруба, и на этом старом пне, окруженном ветвями, я устроил очень удобную и хорошо укрытую засидку.

Прямо передо мной возвышался большой густо покрытый лесом холм с частым подлеском папоротника-орляка и кормового бамбука. По холму с востока на запад вилась хорошо протоптанная пешеходная тропинка; рододендрон рос примерно в десяти футах ниже тропинки.

С места своей засидки я без каких-либо помех мог наблюдать за десятью ярдами этой пешеходной дорожки, которая налево от меня пересекала овраг и шла на том же уровне по противоположной стороне, а направо, в каких-нибудь трехстах ярдах дальше, она проходила немного ниже кустов, где лежал труп. В овраге, там, где его пересекала тропинка, воды не было, но тридцатью ярдами ниже и еще немного дальше, а также в трех-четырех ярдах от корней моего дерева было несколько небольших луж — выходы ключей, которые образовали ручейки, стекавшие вниз; ручейки превращались в поток, дававший местным жителям воду для питья и для орошения полей.

Тропинка, которую я мог просматривать на расстоянии десяти ярдов, соединялась под прямым углом с тропой, спускающейся с холма и идущей от расположенной в трехстах ярдах хижины, где был убит Геуйя. В тридцати ярдах выше эта тропа изгибалась, и здесь начиналась небольшая впадина, доходившая до нижней тропинки. Места, где впадина начиналась у верхней тропы и кончалась у нижней, были вне поля моего зрения.

Луна светила так ярко, что не нужно было никаких электрических фонарей, и, если бы леопард пришел по нижней тропинке или спустился по тропинке, идущей от домика, — как показывали следы его лап накануне, — я смог бы легко сделать выстрел по цели на расстоянии от двадцати до сорока футов.

Я прошел по холму немного вниз вместе с Ибботсоном, затем незадолго до захода солнца занял свое место на дереве. Несколькими минутами позже три темноспинных серебряных фазана — петушок и две курочки — сбежали с холма и, после того как напились в ручейке, вернулись тем же путем обратно. В обоих случаях они прошли мимо моего дерева, и то, что они меня не обнаружили, было достаточным доказательством, что мое потаенное укрытие вполне надежно.

В самом начале ночь была безмолвна, но в восемь часов послышались лающие звуки каркера в том направлении, где лежал труп. Леопард появился, и я был вполне убежден, что он не пришел ни по одной из тропинок, за которыми я следил. «Полаяв» несколько минут, каркер замолк, и снова наступила тишина, продолжавшаяся до десяти часов, когда вдруг опять раздались звуки, издаваемые каркером. Леопард был у трупа два часа — достаточное время, чтобы основательно наесться и многократно получить дозу отравы. На этот раз имелись все шансы, что хищник попался, так как в эту вторую ночь мы весьма старательно начинили отравой весь труп, заложив яд глубоко в тело жертвы.

Не закрывая ни на минуту глаз, я следил за холмом, возвышавшимся прямо передо мной и освещенным луной настолько ярко, что я мог разглядеть каждую травинку на нем. В два часа ночи я услышал, как леопард спускался по тропе от хижины. На эту тропу, так же как и на идущую внизу тропинку, я набросал много сухих листьев для того, чтобы заранее узнать о приближении леопарда, и то, что он сейчас, не чувствуя опасности, ступал по этим листьям, не пытаясь сохранить тишину, наполняло меня надеждой — хотя я ожидал и хотел в ближайшие несколько секунд всадить в него пулю, — что ему не по себе.

На повороте леопард сделал короткую остановку, потом, покинув тропинку, вошел в небольшую ложбину и, пройдя по ней до нижней тропинки, снова остановился.

Я сидел несколько часов, не двигаясь, сжимая руками винтовку, лежавшую на коленях. Убежденный, что людоед пойдет по тропинке, я решил дать ему пройти мимо. Когда минует опасность, что он заметит меня, я вскину оружие и выстрелю в него в то место, какое мне понравится. Несколько секунд я наблюдал за тропинкой, ожидая все время увидеть его голову из-за склонившихся ветвей. Когда напряжение стало невыносимым, я вдруг услышал, как он прыгнул внизу тропинки и начал спускаться по диагонали через холм к моему дереву. В тот миг я подумал, что каким-то непостижимым таинственным путем ему стало известно о моем присутствии на дереве, и, так как вкус трупа ему не понравился, сейчас он намеревается заполучить еще одну человеческую жертву. Однако оказалось, что, сойдя с тропинки, он не стремился добраться до меня, а хотел сократить путь к ручейку, потому что как только хищник прошел, не останавливаясь под деревом, я сразу же услышал, что он, шумно чавкая, пил воду.

Его поведение на холме и то, как он сейчас пил, позволяли мне надеяться, что он отравился, но, не имея опыта применения цианида, я не знал, когда яд подействует. Через десять минут после того, как леопард кончил пить, и когда у меня появилась надежда, что он подох у ручья, я вдруг услышал, как он пробирается вверх по холму по противоположной стороне оврага. И как только он достиг тропинки, которая огибала выступ горы, все звуки затихли.

Ни разу — ни когда леопард шел по тропинке или спускался во впадину, пробираясь по холму у подножия дерева, на котором я сидел, ни когда он пил или поднимался на холм по той стороне оврага, — ни разу мне не удалось его увидеть, так как случайно или преднамеренно он был крайне осторожен и использовал любое укрытие, куда не проникал ни один проблеск лунного света.