Евгений Федоровский - Штурмфогель без свастики

- Война, - лаконично заметил Пихт.

- Нет, не война, Пауль. На войне стреляют люди. А стреляли не люди. Красные маки. Там больше никого не было. Мы прочесали все поле, Пауль. Стреляли красные маки!

- Выпьем за красные маки!

- Подожди, Пауль. Они ранили генерала Штудента. В голову. Он чудом остался жив. И я чудом остался жив. Я стоял от него на шаг сзади. Клемп стоял дальше, и его убили.

- Выпьем за Клемпа! Зря убили Клемпа! Дурак он был, твой Клемп. Ему бы жить и жить.

- Пауль, ты знаешь меня. Я не боюсь смерти. Я ее навидался. Но я не хочу такой смерти. Пуля неизвестно от кого. Чужая пуля. Не в меня посланная. Может, я просто устал, Пауль? Третья кампания за год. - Вайдеман слегка наклонился к Пихту, стараясь поймать выражение его светлых глаз, но тот смотрел на сцену, на кривляющегося перед микрофоном известного шансонье.

Подергивая тощими ногами, тот пел по-французски немецкую солдатскую песню:

- "Мир сед, мир дряхл, раскроим всем черепа. Шагай бодрей, Рахт, девчонки ждут тебя..."

- Слушай, Пауль. - Вайдеман понизил голос. - Зейц теперь служит у Мессершмитта?

- Именно. Но не у Мессершмитта. У Гиммлера. Он отвечает за секретность работ. А на черта тебе сдался Зейц?

- Не кажется ли тебе, что я прирожденный летчик-испытатель?

Пихт отвернулся от сцены, заинтересованно поглядел на Вайдемана:

- Ай, Альберт, какой позор! Тебе захотелось в тыл. Поздравляю!

- Да ты что, Пауль! - вспылил Вайдеман.

- Я пошутил, полигон тоже не сахар, и хорошие летчики там нужны... Но Зейц тебе не поможет. Мессершмитт его не очень жалует.

- Значит, пустое дело?

- С Зейцем пустое. Но почему бы тебе не попросить об этой маленькой услуге своего старого друга Пихта? Пихт не такая уж пешка в Берлине.

- Пауль!

- Заказывай шампанское и считай, что с фронтом покончено. Завтра я познакомлю тебя с Удетом, и пиши рапорт о переводе. Я сам отвезу тебя в Аугсбург. Только допьем сначала, старый дезертир!

Вайдемана передернуло:

- Если ты считаешь...

- Брось сердиться, Альберт. Я же сам стал тыловой крысой. И если тебя тянет в Германию, то меня порой тянет на фронт. Хочется дела, Альберт. Настоящего дела! - Пихт встал, его заносило. - Выпьем за настоящее дело! За настоящую войну, черт возьми!

Когда Пихт сел, Вайдеман снова потянулся к нему:

- Пауль, а тогда, в последние дни Испании, ты знал, что Зейц работает на гестапо?

- И в мыслях не держал.

- Вот и я тоже.

- Только однажды, - пьяно ворочая языком, проговорил Пихт, - произошла одна штука. Но тебя, к счастью, она не коснулась. Ты был на другом аэродроме. Она коснулась Зейца, меня и Коссовски...

- А вот кстати и они, - сказал Вайдеман, пытаясь подняться навстречу Зейцу и Коссовски.

Высокий и худой Коссовеки был в форме офицера люфтваффе, Зейц - в штатском.

- Чудесный ресторанчик, - рассмеялся Зейц, наливая рюмки. - И прекрасно, что сюда не шляются французы.

- Хорошо бы нам остановиться на Франции, - задумчиво проговорил Коссовски, рассматривая на свет игристое вино. - Нас, немцев, всегда заводит хмель побед так же далеко, как это шампанское.

- Нет, фюрер не остановится на полпути! - ударил кулаком Зейц.

- Значит, "Идем войной на Англию, скачем на Восток", - напомнил Коссовски нацистскую песенку и осушил бокал.

- Сила через радость - так думает фюрер, так думаем мы. - Зейц поднял бокал.

- Я вспомнил оду в честь Вестфальского мира, - не обращая внимания на Зейца, продолжал Коссовеки. - Пауль Гергардт написал о наших воинственных предках и господе боге вскоре после Тридцатилетней войны, кажется, так:

Он пощадил неправых,

От кары грешных спас:

Ведь хмель побед кровавых

Доныне бродит в нас...

Вдруг внимание Коссовски привлек невысокий молодой человек с иссиня-черными волосами. Высоко над головой он держал поднос и быстро шел через зал, направляясь к их столику. В этом углу за колоннами сидели только они - Коссовски, Пихт, Зейц и Вайдеман, но обслуживал их другой официант.

Гарсон, пританцовывая, пел себе под нос какую-то песенку. "Очень невесело в Дижоне", - кажется, эти слова различил Коссовски.

- Простите, господа, - изогнулся в поклоне официант. - Директор просит вас принять в подарок это вино. Из Дижона. Мы получили его в марте, а вы пришли в мае, и, кроме вас, никто не оценит его божественного букета.

Коссовски взял бутылку из старого толстого стекла. На пробке еще остались следы плесени - плесени 1910 года, года его первой любви. Прочитал этикетку.

- Да, это вино выдержано в Дижоне, - сказал он и передал бутылку Пихту.

Тот посмотрел бутылку на свет. Вино было темно-бордовым, почти черным.

- Тридцатилетней выдержки, господа!

- Передайте директору нашу благодарность, - проговорил Пихт и сердито начал разливать вино по рюмкам.

- 4

Утром в отеле "Тюдор" он поймал себя на том, что думает по-русски. В первую минуту это огорчило его. Никаких уступок памяти, - так можно провалиться на пустяке! Но чем меньше оставалось времени до назначенного часа, тем слабее он сопротивлялся волне нахлынувших воспоминаний, далеких тревог и забот.

Машинально он завязал галстук, одернул новенький пиджак.

"Как же скверно вчера сработал Виктор с этой дарственной бутылкой вина!.. Он мог бы найти менее рискованный путь предупредить меня... Или уже не мог? Он боялся, что я пойду на первую явку и провалюсь... "Очень невесело в Дижоне". "Очень невесело в Дижоне" ...Хорош бы я был..."

Никогда еще нервы его не были так возбуждены, мысли так непокорны, движения безотчетны.

"Хорошеньким же птенцом я окажусь... Взять себя в руки! Взять! Я приказываю!"

Глядя на себя в зеркало, он пытался погасить в глазах тревогу.

- А штатское вам идет, - сказала, кокетливо улыбаясь, горничная.

"Врет, дура, врет".

Он механически коснулся ее круглого подбородка.

- Штатское мне не идет. А идут серебряные погоны. Откуда ты знаешь немецкий?

- Я немка и здесь исполняю свой долг.

Он отвернулся, снова уставился в зеркало, чтобы увериться в своем нынешнем облике, чтобы отвязаться от назойливой мысли, что вот сейчас он выйдет, бесповоротно выйдет из роли.

"Пятая колонна, проклятая пятая колонна..."

- Жених на родине?

- Убили его партизаны в Норвегии. Перед смертью он прислал открытку. Вот поглядите. - Горничная из-под фартука достала чуть смятую картонную карточку, изображавшую королевский дворец в Осло - приземистый замок из старого красного кирпича и посеребренные краской сосны.

Почему-то эта фотография помогла ему взять себя в руки.

- Не горюй, женихов на фронте много. Всех не убьют. Париж взяли, скоро войне конец.

- Не надо меня утешать. Я-то знаю, война только начинается. Скоро мы, немцы, пойдем на Восток!

- Ух, какая ты воинственная! - сказал он и направился к двери.