Пол Феррис - Зигмунд Фрейд

Спорная книга «Тотем и табу» была единственным случаем, когда Фрейду удалось найти телепатии серьезное применение. «Наследие эмоций» явно передавалось подобно «коллективному бессознательному» Юнга. Но книга «Тотем и табу» весьма своеобразна и без того, так что ссылки на телепатию обычно из вежливости умалчиваются.

Смелые догадки в этой книге с подзаголовком «Некоторые соответствия между психической жизнью дикарей и невротиков» – еще одно великолепно исполненное заявление Фрейда о своих взглядах. Этот труд менее автобиографичен и читается сложнее, чем «Толкование сновидений». Попытка Фрейда описать происхождение цивилизованного общества сделала эту книгу, как сказал Фрейд Джонсу, «самым отважным мероприятием, на которое я когда-либо шел… Да поможет мне Бог!».

Используя современную антропологическую литературу и принципы психоанализа, он написал ряд очерков, в частности, кульминацию книги, четвертую главу, где утверждал, что описывает реальные события, в то же время то и дело защищаясь уклончивыми фразами. «Было бы так же глупо стремиться к полной точности в этих вопросах, как и несправедливо было бы настаивать на полной доказательности». Книгу считали провидческой или рискованно гипотетической, в зависимости от вкусов читателя.

«Табу» Фрейд считал примитивные запреты, существующие в племени, в частности, запрет на инцест. «Тотем» – это священное животное, от которого, как считали члены племени, они происходили, и которое, по мнению Фрейда, изначально было человеком.

Фрейд знал о табу, которые относились к тотему: тотемное животное нельзя убивать, а внутри клана мужчинам нельзя иметь сексуальные отношения с женщинами. Он был уверен, что в этом следует видеть запрет на два желания эдипова комплекса: избавиться от отца и спать с матерью. Что бы ни вызвало возникновение этих табу, это породило основной невроз людей и заложило основу (конечно, невротическую) религии, самоконтроля и всех остальных механизмов, составляющих современное общество. Все происходит от древней потребности сдерживать себя.

Эти выводы похожи на анализ сна, но вместо того, чтобы представить свою работу в виде фантазии о человеческой расе – от этого она стала бы слишком похожей на работы Юнга, что было непозволительно, – Фрейд решил связать свои выводы с реальными событиями, которые происходили в примитивных «ордах» Дарвина или в отдельно взятом племени – неважно (если вспомнить замечание Фрейда о том, что он не стремится к точности).

Этот аргумент неотделим от всего стиля книги. В следующем абзаце из автобиографии (1925) Фрейд вкратце пересказывает «Тотем и табу» и упоминает о двух элементах, игравших для понимания книги важнейшую роль: ритуальном убийстве тотема, который затем ели и оплакивали, и образе жизни в племенах Дарвина, в каждом из которых люди жили под управлением одного сильного, злобного и ревнивого самца:

Передо мной из всех этих компонентов образовалась следующая концепция или, я бы даже сказал, видение. Отец первобытного племени, будучи деспотом с неограниченной властью, забрал себе всех женщин. Сыновей, как опасных соперников, он убил или выгнал. Но однажды сыновья собрались и объединились, чтобы задавить числом, убить и сожрать отца, который был их врагом и в то же время их идеалом. После этого поступка они не могли распорядиться наследством, потому что мешали друг другу. Под влиянием этого, а также чувства раскаяния, они научились договариваться между собой. Они собрались в клан братьев с помощью правил тотема, которые были призваны, чтобы предотвратить повторение подобного действия, и совместно решили отказаться от владения женщинами, из-за которых убили своего отца. Им пришлось искать женщин из другого племени.

Тотемное поедание стало праздником в честь «страшного поступка», и именно от этого поступка произошло чувство вины человека (или «первородный грех»)… который стал началом одновременно социального устройства, религии и этических ограничений.

Описывая это убийство и его последствия, Фрейд допускал, что указанное событие может быть вымышленным. Но ему очень хотелось считать это буквальной правдой, верить, что «первобытные люди действительно сделали то, что, как показывают все факты, намеревались сделать». Несмотря на все наукообразие, книга «Тотем и табу» производила впечатление какого-то детского желания, которое сохранялось до последнего предложения, где, «не претендуя на окончательность этих выводов», Фрейд выражает мысль – надежду, – что «к рассматриваемому случаю вполне можно применить слова: в начале было Деяние».

Антропологи не относились к этому труду с должным уважением, но Фрейд оставался непреклонным и не обижался. Он смеялся, когда английский антрополог назвал его книгу «Сказкой просто так» «по аналогии с детскими сказками Киплинга („Just So Stories“). – Прим. перев.», и даже рассказывают, будто он говорил американскому ученику, что придумал эту историю в одно дождливое воскресенье. Такие шутки, возможно, помогали скрывать личные мотивы, потому что в его интересе к сыновьям, убивающим своего отца, отражается фантазия, в которой он представляет себя тем самым первобытным отцом, сыновья которого собираются убить его – особенно сын по имени Юнг.

Убийство, инцест и происхождение человека были интересными темами для книги в 1913 году. Сегодня биологи относятся к табу на инцест более здраво, считая, что оно возникло из потребности гармонизировать социальное поведение. Фрейд счел бы эту точку зрения жалкой, но, скорее всего, она верна в отличие от его толкования.

Объемная последняя глава, написанная Фрейдом в конце зимы – начале весны 1913 года, была связана с пациентами, которые в то время наперебой к нему обращались. Вскоре после окончания книги в мае он говорил Ференци, что работает по одиннадцать часов в день, то есть анализирует одиннадцать человек.

Для человека, который считал себя обреченным в сорок, он дожил до пятидесяти семи в хорошей форме, если не считать жалоб на кишечник, которые не смогли смыть все горячие минеральные воды Карлсбада «В мае 1914 года, вскоре после того, как ему исполнилось пятьдесят восемь лет, Фрейд решил, что у него рак прямой кишки. Внутреннее обследование этого не подтвердило. „Так что я вернулся к жизни“, – написал он Ференци.». Зимой он по-прежнему играл в тарок по субботам и отдыхал в знакомых местах, в том числе по воскресеньям обедал в Кобленце, под Каленбергом.

Ему нравилось общаться с женщинами, возможно, гораздо больше, чем раньше, потому что теперь искушение становилось меньшей угрозой. Он получал удовольствие, которое оказывала ему Лу Андреас-Саломе, русская охотница за мужчинами, которая провела шесть месяцев в Вене с осени 1912 года по весну 1913 года. По воскресеньям они частенько вдвоем часами говорили в его кабинете. В феврале он рассказал ей о фантазии отцеубийства, о которой собирался написать в «Тотеме».