Гина Каус - Екатерина Великая. Биография

Елизавете минуло восемь лет, когда ее родители вступили в законный брак. Ее тщательно воспитывали, так как отец вбил себе в голову выдать ее впоследствии замуж за французского дофина, будущего Людовика XV. Она научилась бегло говорить по-французски, но наряду с тем находила время усвоить в казарменных дворах (оставшихся на всю жизнь ее любимым местопребыванием) грубую солдатскую русскую речь. Она прекрасно танцевала, но еще лучше ездила верхом, она умела держать себя безупречно прилично, но было немало случаев, когда она пренебрегала всяким приличием.

После того как расстроился проект ее брака с наследником французского престола, она стала невестой Любекского епископа, брата княгини Цербстской, который за несколько недель до свадьбы умер от оспы. Возможно, что она и любила его и искренно о нем горевала; такие вещи случаются иногда и при дворе. Но указания, будто она любила его до самой своей смерти и никогда не переставала тосковать по нему – не более как романтическая сказка; правда, такая, в которую и сама она до известной степени верила.

Эта вечная верность умершему жениху не препятствовала ей иметь множество любовников, но вместе с тем служила удобным предлогом отклонять не менее многочисленных претендентов на ее руку и давала возможность красиво мотивировать отказы. Эта трагическая верность являлась также подходящей отговоркой для ее собственной совести, потому что Елизавета отнюдь не была цинична; она была, наоборот, чрезвычайно, почти до болезненного, религиозна. В периоды обострения своей религиозности она проводила чуть ли не целые дни коленопреклоненно в монастырях и церквах, постилась и каялась. Затем ею снова овладевал вихрь жизни, страсть к какому-нибудь красавцу гвардейскому офицеру, лакею, даже конюху. Она стыдилась этих своих припадков страсти, но находила им оправдание в том, что жестокая судьба безжалостно лишила ее того единственного мужчины, которого она могла бы действительно любить. Когда ей напоминали об ее умершем женихе, она неизменно плакала, и эти слезы очищали ей совесть. Она любила эти напоминания.

Наряду с религиозными эксцессами, периоды обостренного честолюбия сменялись в ней периодами абсолютного безразличия. После смерти Петра II (ей было тогда двадцать четыре года) она пальцем о палец не ударила для того, чтобы заявить свои законные претензии на престол. А ей бы в действительности достаточно было только пальцем шевельнуть: за ней стояла гвардия, старая русская знать, и – насколько об этом можно судить о таком времени, когда не существовало формы для выражения общественного мнения – вся нация. Но она, по-видимому, предпочитала жизнь красивой свободной женщины прелестям власти, скакала по полям в сопровождении своего очередного любовника, принимала участие в народных гуляньях и плясках, ходила по казармам и чуть ли не каждую неделю крестила солдатских детей. Она скандализировала весь двор своими похождениями. Быть может, только под влиянием дошедших до нее слухов о намерении царицы заточить ее в монастырь, решилась она в ту декабрьскую ночь 1741 года испробовать свои силы. Она победила. Три года спустя Брюммер считает необходимым отправить навстречу княгине Цербстской специального курьера, чтобы напомнить ей о необходимости поцеловать руку императрице, – до того восприимчива стала Елизавета к доказательствам почтительности.

По сравнению со своими предшественницами, Анной Иоанновной и Анной Леопольдовной, Елизавета была сильной личностью. Народ ее любил. Те годы, на протяжении которых она для собственного развлечения общалась с простым народом, прежде всего с солдатами, послужили ей на пользу: в противоположность прочим недоступным властительницам, которых никогда не видали в лицо, ее хорошо знали, видели, как она ослепительно красива, Убедились в том, что она без усилия говорит на языке простого народа. Это окружило ее ореолом популярности на все время ее правления, отнюдь не носившего характера демократичности, а, наоборот, бывшего до крайности Деспотичным и самодержавным.

За все те двадцать лет, в течение которых она сидела на Русском престоле, ей и в голову не приходило сделать когда-нибудь что-нибудь для народа, разве что предоставлять ему время от времени пышные зрелища. А народу пять-таки не приходило в голову, что эти пышные зрелища, обходившиеся подчас в несколько миллионов рублей, устраивались за его собственный счет.

Елизавета поклялась, что не подпишет ни одного смертного приговора, и сдержала свою клятву. Но за время ее царствования более ста тысяч человек было сослано в Сибирь, заговорщикам вырезали языки, а от телесных наказаний – вплоть до тысячи ударов кнутом! – за эти два десятилетия в России умерло в ужасных мучениях гораздо больше людей, чем в остальных европейских странах от топора палачей. Елизавета любила солдат, но за малейшую провинность их наказывали сотней палочных ударов. Она любила крестьян, но ей и в голову не приходило смягчить крепостное право: мужик принадлежал своему барину, мог быть им продаваем, эксплуатируем до крайности, подвергаем любым телесным наказаниям. За самую ничтожную кражу барин имел право сослать мужика вместе с его женой в Сибирь, оставив детей у себя, и на это решение апелляции не существовало. Елизавета так же мало помышляла о реформах в данном вопросе, как и сами крестьяне; подобно последним, она считала, что порядки эти освящены Богом: так оно было, так есть и так всегда будет.

У нее вообще была тенденция оставлять все по-старому, или, правильнее выражаясь, устроить все опять так, как было при отце, Петре Великом. Усвоив себе эту программу правления, она и для того, чтобы доказать ее наглядно, поставила во главе правительства единственного еще оставшегося в живых питомца Петра – Бестужева. Но ей не хватало последовательности ее отца, и она придерживалась преимущественно внешней стороны его программы: европеизации и роскоши двора.

В этом отношении она оставила Петра далеко за собой. Она скупала в Европе все, что там можно было приобрести за деньги: архитекторов, художников, скульпторов, врачей, ученых, преподавателей танцев и комедиантов. Знатным иностранцам был открыт путь в Россию, а сыновьям русских аристократов предоставлялись всяческие привилегии, если они хотели провести несколько лет за границей, чтобы усвоить себе европейский образ жизни. Истинная цель этих дорогих мероприятий – империалистическое расширение могущества России – упускалась ею при этом из виду. Петр Великий, несомненно, не оставался бы бездейственным зрителем борьбы между Австрией и Пруссией, он непременно вмешался бы в нее и добился определенных, соответствующих его политике, выгод. Непоследовательность Елизаветы обеспечила России шестнадцать мирных лет, в течение которых она была в союзе с Австрией, не ссудив Марию-Терезию за все это время ни одним дукатом и не послав ей на помощь ни одного солдата.