Гина Каус - Екатерина Великая. Биография

Нелегко бывает подчас провести грань между политикой Елизаветы и ее личными интересами. В то время как Бестужев конспирирует с Веной против Пруссии и Франции, она обменивается сердечными письмами с Фридрихом II, а посол Франции де ла Шетарди является ее неизменным посетителем. В своих сношениях с Фридрихом она действительно руководствовалась желанием сохранить мир на границах своего государства, но Шетарди был одним из тех людей, которые помогли ей овладеть престолом; он был также, по всем вероятиям (доказательств тому не имеется), некоторое время в очень близких с ней отношениях. Приблизительно такое же положение занимает француз лейб-медик Лесток, тоже один из героев революционной ночи 1741 года. Елизавета не может просто отделаться от этих своих друзей, да и не желает этого, ибо по своей природе она благодарный человек. Ее благодарность, подобно прочим чертам ее натуры, не знает удержу, лишена рассудочности, она осыпает своих друзей подарками, знаками отличия, даже истинными проявлениями доброты, но в один прекрасный день под влиянием какого-нибудь внезапного подозрения ее благодарность сменяется ярой ненавистью, и она начинает преследовать "предателя" со всей жестокостью запуганной тиранши. Ни один из ее друзей не избежал в конце концов этой участи.

Бестужеву она предоставляет, в общем, свободу действий. Лишь в некоторых случаях поступает она так, как ей лично хочется. Так, она, не посоветовавшись с ним, выписала в Москву своего племянника Петра, чтобы сделать его наследником престола, и поступила вопреки его прямому желанию, выбрав Софию в невесты Петру. В обоих этих случаях она действовала по собственной инициативе и с такой быстротой, которая является совершенно необычайной в придворной жизни. Но зато на протяжении долгих периодов она не хочет быть ничем иным, как красивой женщиной, окруженной сонмом восторженных поклонников, женщиной, всецело поглощенной только заботами о развлечениях. По утрам охота, днем выезды, по вечерам оперные спектакли и балы, и по всем этим поводам необходимо, разумеется, менять туалеты и прическу – бесконечно сложные туалеты и прически восемнадцатого века.

Откуда же взять время для того, чтобы выслушивать скучные доклады министров? День и так слишком короток, в дни масленицы приходится ужинать только в два часа ночи! За масленицей следует пост с его молитвами в Троице-Сергиевом монастыре. Случалось, что Бестужеву приходится неделями, даже месяцами дожидаться какого-нибудь решения, даже просто подписи.

Известен следующий эпизод. Елизавета наконец собралась подписать какую-то бумагу, вывела три буквы: "Ели", но в это время оса ужалила ее в руку, и прошло шесть месяцев до тех пор, пока она собралась дописать последние шесть букв своей подписи!

"Если бы императрица посвящала делам государственного управления хоть одну сотую долю того времени, которое им посвящает Мария-Терезия, – жалуется Бестужев министру Улю в Вене, – то я был бы счастливейшим в мире человеком".

Иногда, возвратившись из поездки по монастырям, она ощущает сильный моральный подъем. В таких случаях учреждается "строгая комиссия", на которую возлагается расследование и строгое наказание внебрачных связей. Сотни так называемых непотребных женщин заточаются в монастыри или сажаются в тюрьмы. А императрица живет тем временем дверь о дверь с красавцем Разумовским, бывшим соборным певчим, сыном простых украинских крестьян. Этот "ночной император", "empereur nocturne", как его именовали при дворе, был раньше всех других любимцем Елизаветы, и даже весьма вероятно, что он был ее морганатическим супругом (документ, удостоверяющий этот брак, был якобы уничтожен при весьма романтических обстоятельствах, о чем еще будет речь впереди).

Разумовский представлял собой, во всяком случае, идеал фаворита, не только вследствие своей поразительной красоты, но и по лени и халатности: он никогда не вмешивался в политические дела, не обнаруживал ни малейшего честолюбия, и когда его высокая повелительница награждала его всевозможными титулами, он говорил ей: "Ты все равно не добьешься того, чтобы меня стали брать всерьез". Не обнаруживал он также ни малейшей ревности, хотя имел для этого достаточно оснований, потому что непосредственное соседство ее фаворита столь же мало удерживало Елизавету от того, чтобы поддаваться зову своей "сибаритской натуры", как и сентиментальные воспоминания о покойном женихе.

Многое из того, что потом, из-за незнания русской истории, приписывалось Екатерине, должно быть поставлено в счет Елизавете. Это в Елизаветину, а не в Екатеринину спальню входил иногда вечером простой солдат и покидал ее на следующее утро в высоком офицерском чине. Да, воистину нелегко было комиссии, занимавшейся расследованием нравов, проглядеть то, что происходило в покоях императрицы. Но это только один симптом среди сотни других, симптом того резкого различия между великолепным фасадом и действительностью, которое было характерно для тогдашней России.

Елизавета такова же, какова ее страна и ее эпоха. Россия восемнадцатого века состоит из подавляющего большинства голодных, безграмотных людей и тонкого слоя наскоро цивилизовавшихся высших кругов общества.

Представители этих высших кругов обладают поражающими своим великолепием дворцами, а улицы, на которых высятся эти дворцы, утопают в грязи, и никогда не Убираемые трупы околевших лошадей заражают своим зловонием воздух. Приемные залы этих дворцов убраны с неимоверной роскошью, перегружены золотом, серебром, картинами и коврами, а в жилых покоях дымят печи и сквозь неладно пригнанные бревна стен продувает ледяной ветер. Дворцы самой императрицы, по отзывам иностранных послов, красивее и великолепнее Версаля и Фонтебло, но Елизавете не приходит даже в голову меблировать их постоянной обстановкой, она перетаскивает свою кровать, свои комоды и стулья из Москвы в Петербург и обратно, половина вещей пропадает при перевозке, портится, крадется, и бесконечная анфилада комнат по большей части пустует. У нее пятнадцать тысяч шелковых платьев и пять тысяч пар обуви. Если ей не удается достаточно быстро нарядиться в одно из этих платьев, она награждает свою камеристку пощечинами. Однажды на придворном балу какая-то дама позволила себе украсить свою прическу такой же розой, как Елизавета. Императрица бросается на нее и на глазах изумленных иностранных дипломатов вырывает из прически несчастной дамы злополучную розу: во всем и везде она остается еще нецивилизованным варваром.

Когда княгиня Цербстская прибывает с дочерью в Москву, то ее тщеславие отмечает с чувством несказанного удовлетворения все оказываемые ей знаки отличия. Но София, которая встречалась до сих пор только со скромными дамами ее родины, воспринимает с необычайным воодушевлением в лице Елизаветы то чудо истинной женской теплоты, источником которой никак не может быть только политический проект сочетания узами брака двух детей, приходящихся императрице дальними родственниками. Чем же объясняется необычайно теплый прием? Дело в том, что у Елизаветы чисто русская душа, она расточительна не только в отношении денег, она, хотя бы и временами только, ощущает потребность расточать и себя. Ни ее покойный жених, ни ее благополучно здравствующий фаворит не могут удовлетворить эту потребность.