Жаклин Сенэс - Герман Гессе, или Жизнь Мага

«Андре Жид много для меня значит, — пишет Гессе Артуру Штолю. — Среди нескольких всемирно известных писателей он, — вместе, быть может, с Гамсуном, — единственный, к которому я испытываю глубокое уважение и которого я люблю». То, что автор «Имморалиста» выразил ему таким образом свою симпатию накануне великих потрясений в Европе, было для Германа, по его словам, «лучом света».

В конце марта 1933 года нацистское правительство было облечено всей полнотой власти, а работа проголосовавшего за него Рейхстага была приостановлена. В мае были распущены партии и синдикаты. Герман Гессе с печальным вниманием, но без удивления, следит за происходящим, рассматривая его как неизбежное следствие недоверия немцев веймарскому режиму, не способному заставить себя уважать. Вслед за порабощением, которого германский народ захотел сам, ему ясно виделись новая война и новый крах.

Гессе, вечный сторонник мира, пишет Томасу Манну 18 марта 1934 года: «Я не знаю хорошо, чего бы я хотел, какие решения я бы принял, если бы от меня зависела судьба человечества… Я все так же продолжаю думать, что я бы дал возможность французам форсировать Рейн, с тем чтобы Германия проиграла теперь войну, которую в течение нескольких лет она, быть может, будет выигрывать».

Первые жертвы Гитлера — это немцы: и не только политические противники и евреи. Когда 2 августа 1934 года умер президент-маршал Гинденбург, постом «фюрера и канцлера рейха» завладел преступник. Многих из тех, кто ему сопротивлялся, он уничтожил страхом быть вытесненными своими старыми союзниками. Как после «ночи длинных ножей» можно было игнорировать его варварские побуждения? Не надо оплакивать Рема, который стоил не больше своего палача. Но не нужно забывать, что и первыми противниками нацизма были немцы.

«Эти германцы, — напишет Гессе 22 августа 1945 года, — которые не только на протяжении 1939 года, но и предшествующих ему, подвергались преследованиям и вынуждены были влачить жалкое существование, теряли посты, честь, свободу, работу и способность действовать, страдали и голодали в тюрьмах и лагерях, теперь, быть может, самые мудрые и зрелые из европейцев».

Он возмущен тем, что «апатия» по отношению к Гитлеру заставила слово «немец» стать «надолго в мире ругательством», но считает «естественным, что окружающий мир ненавидит германцев, не задаваясь вопросом, как они относятся к Гитлеру».

Хотя Герман при каждом удобном случае настаивал на своем швейцарском гражданстве, его всегда считали немцем. «У меня с Германией очень тесная связь, — признает он, — хотя бы даже финансово, и морально тоже, по соображениям литературным и лингвистическим, и еще по той причине, что там у меня близкие родственники и друзья, которые там живут и чувствуют себя там дома». Он экономически зависим от страны, политические установки которой осуждает на протяжении двадцати лет. «Мне нужно рассчитывать, — говорит он, — на период, в течение которого у меня практически не будет доходов». Писатель будет продавать рукописи с автографом — средство, к которому он уже прибегал в трудные времена и главное достоинство которого состояло в возможности не чувствовать себя побежденным.

В Берлине Самюэль Фишер, храбро пренебрегая антисемитским террором, не хотел слышать об эмиграции. «Он не мог представить себе, — пишет его дочь, — как можно покинуть свое издательство и Германию». И в результате он погиб 16 октября 1934 года в своем доме в Грюневальде. По договору между наследниками и министерством пропаганды семейное предприятие в 1935 году было поделено. Часть осталась в Берлине под руководством некоего Петера Зуркампа, который не стал прислуживать нацистам, как они рассчитывали. Другая, под руководством Готфрида Бермана, зятя Фишера, обосновалась в Вене, где издавались книги авторов, преследуемых в Германии. Гессе, относившийся, конечно, к последним, был тем не менее провозглашен таковым только в 1939 году.

В 1935 году немецкие власти потребовали у Гессе подтверждения его арийского происхождения. «Речь, вероятно, идет об ошибке, — ответит он с юмором, — поскольку я Швейцарский гражданин и член Общества швейцарских писателей… Искусство Германии и ее литература у нас в Швейцарии всегда и во всех формах приняты самым дружеским образом; и Берлин другой декларацией Общества писателей к нам, швейцарцам, проявил взаимное уважение».

В конце того же года немецкие журналы серьезно атакуют Гессе, обвиняя его, «немецкого поэта», в предательстве своего народа и «в сообщничестве с евреями по распространению за границей ложных и вредоносных идей». Вил Веспер, один из предвестников литературной диктатуры, в одном из швейцарских журналов обращается к писателю «с ненавистью, несдержанностью и в выражениях, столь непристойных», что тот чувствует себя «немного испуганным». В сентябре 1936 года предположения Гессе, что нацисты будут «стремиться задушить его и его творчество, совершенно подтвердились». Только упорство Петера Зуркампа смогло помешать запрету на издание его книг. В этих условиях писателю потребовалось определенное мужество, чтобы отправиться в северную Германию для консультации со своим окулистом. Это не было, говорит он, «безмятежное путешествие». По пути он увидел «ужасную разруху, разгром всего того, что люди, подобные нам, любили, того, в чем они нуждались, чтобы'жить». «Мировая история, — пишет он немецкому другу, — не слишком благоприятствует нашему общению», намекая на контроль за его перепиской со стороны гестапо.

В 1942 году часть книг Гессе была запрещена на территории рейха, часть подверглась жестокому рецензированию.

Вероятно, можно читать книги в том темпе, в каком они написаны: одни быстро, другие медленно. «Игра в бисер» — этот собор с огромным нефом, высоким сводом, длинными галереями вокруг хоров, с запутанными и глубокими криптами. Предупреждение торопливому читателю: не старайтесь быстро пересечь паперть! Войдем под эти спокойные своды как друзья покоя и размышления. «Игра», о которой идет речь, не похожа на другие, не похож на то, что мы считаем бисером, и ее материал. Действие этого фантастического романа отнесено к 2480 году. «Игра была поначалу не чем иным, как остроумным упражнением памяти и комбинационных способностей в среде студентов и музыкантов, и играли в нее… в Англии и Германии еще до того, как она была „изобретена“ в Кёльнском высшем музыкальном училище, где и получила свое название, которое носит и ныне, столько поколений спустя, хотя давно уже не имеет никакого отношения к бисеру. Бисером вместо букв, цифр, нот и других графических знаков пользовался ее изобретатель, Бастиан Перро из Кальва, странноватый, но умный и общительный человеколюбивый теоретик музыки… Перро соорудил себе, по примеру немудреных счетов для детей, раму с несколькими десятками проволочных стержней, на которые он нанизал бисерины разных размеров, форм и цветов. Стержни соответствовали нотным линейкам, бусины — значениям нот и так далее, и таким образом он строил из бисера музыкальные цитаты или придуманные темы, изменял, транспонировал, развивал, варьировал их и сопоставлял с другими».