Р. Сементковский - Антиох Кантемир. Его жизнь и литературная деятельность

Заслуги князя Антиоха Дмитриевича Кантемира не только перед родным словом, но и перед родиной очень значительны. Кантемир был первым русским писателем в современном значении этого слова, – и каким писателем! Он сразу сообщил ясность и определенность всей нашей литературе, с необычайной точностью указал и основное ее направление, и основные ее задачи. «По мне, – говорил еще Белинский, – нет цены этим неуклюжим стихам умного, честного и доброго Кантемира». Белинский во время столь непродолжительного, к сожалению, литературного своего поприща вначале колебался относительно истинного значения Кантемировых сатир. Но незадолго до смерти он написал критический разбор сочинений Кантемира, в котором, уже не колеблясь, провозгласил нашего первого сатирика родоначальником всей новой русской литературы и с пафосом, столь родственным его возвышенной душе, говорил о радости, которую испытал бы Петр Великий, если бы ему довелось прочесть Кантемировы сатиры. И действительно, радость эта была бы велика, потому что никто из русских литераторов первой половины XVIII века не дал такого отчетливого и красноречивого выражения основному настроению, видам и задачам великого царя-преобразователя, как именно Кантемир. Недаром Белинский в конце своей литературной деятельности писал о Кантемире: «Этот человек по какому-то счастливому инстинкту первый на Руси свел поэзию с жизнью, тогда как сам Ломоносов только развел их надолго». Петр работал только для жизни: он был практиком в лучшем значении этого слова, и тем же практическим духом проникнуты и Кантемировы сатиры. Если в них можно искать поэзии, то только той, которая в метком и образном сопоставлении ищет силу для бичевания порока, и порок этот, против которого направлены стрелы первого нашего сатирика, только отчасти общечеловеческий, но главным образом присущ данной среде, данному народу. Просто изумляешься, как двадцатилетний молодой человек мог с таким глубоким проникновением усвоить себе дух русского языка, понять слабости и недостатки современного ему русского общества и с такой силой, но вместе и с такой любовью отметить их. И в какое время это было им сделано: в эпоху расцвета лжеклассицизма, когда даже такой сильный ум, каким был Ломоносов, всецело ему подчинился и витал в «заоблачных превыспренностях по случаю плошечных иллюминаций», забывая «о живой действительности…, о правах общества». Кантемир ни на миг в течение всей своей деятельности не забывал о живой действительности: он, собственно, жил только для нее и даже вдали от приемного своего отечества, вдали от России, думал только о том, как бы ей служить, как бы искоренить в ней путем злой насмешки или распространения просвещения те пороки, которые так глубоко печалили его отзывчивую и любящую душу.

Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу, —

писал уже Кантемир: он был родоначальником гоголевского «смеха сквозь слезы», он сильной рукой указал русской литературе то направление, которое так пышно расцвело в лице Фонвизина, Гоголя, Салтыкова и которое составляет основную ноту русской поэзии, ее преобладающее настроение. Он первый указал на долг гражданина, подавая в этом отношении пример. «Все, что я пишу, – таковы его слова, – пишу по должности гражданина». Таким же было у него не только слово, но и дело. В смутное время, наступившее после смерти Петра, в те тяжелые годы, когда произвол достиг небывалых размеров, когда даже сильные дрожали, постоянно опасаясь за свое имущество и жизнь, он гнушался пользоваться оружием, которое его враги пускали в ход против него, и как он призывал подвластных исполнять долг гражданина, так он говорил сильным мира сего:

Да, Кантемир был, несомненно, первым нашим поэтом-гражданином, и народился он в такое время, когда, казалось, смешно было и говорить о гражданских чувствах. Тем больше ему чести; тем менее простительно нам забывать об этом выдающемся труженике на литературном поприще.

Но много ли нами сделано для уяснения себе истинного значения Кантемира? Стоит взять любой учебник по истории русской словесности, чтобы убедиться, как смутны еще, даже среди специалистов, взгляды на первого русского сатирика. Такой признанный авторитет, как покойный Галахов, повторяя первоначальное суждение Белинского, совершенно им отвергнутое впоследствии, заявляет учащейся молодежи, что «низшие слои разных сословий и званий оставались для Кантемира в стороне, не знаемые им и не возбуждавшие к себе внимания», что Посошков и Татищев как истые русские могли любить наш народ и не обвинять безусловно разных его сословий, но что Кантемира Тредьяковский «имел право назвать чужестранным человеком», не понимавшим духа русского языка. В том же смысле высказывается и Порфирьев в своем обширном учебнике истории русской словесности, составленном сравнительно недавно. И это говорится о писателе, если не родившемся, то с двухлетнего возраста жившем в России, преданном ей телом и душою, думавшем и заботившемся только о ней, усвоившем себе дух русского языка в таком совершенстве, что его стихи тотчас же превратились в расхожие выражения, в поговорки, которые были в восемнадцатом веке у всех на устах, подобно тому, как в девятнадцатом даже люди, плохо знакомые с грибоедовским «Горе от ума», постоянно его цитируют. Такие выражения, как «светлый ум», «чистая девица», «чуткое ухо», «зоркий глаз» и т. д., по верному замечанию одного критика, впервые были введены Кантемиром в литературный язык, – так чутко он сам прислушивался к народной речи и понимал, в чем ее сила и прелесть. Называть Кантемира, изгонявшего впервые иностранные слова из литературной речи в такое время, когда другие писатели щеголяли ими, осмелившегося впервые, по меткому выражению Батюшкова, «писать в России так, как говорят», называть Кантемира, всю свою душу положившего на служение русскому народу, иностранцем, упрекать его за то, что он неумолимою рукою раскрывал пороки современного ему общества, объяснять это иноземным его происхождением, а не глубокой любовью к России, – это представляется нам столь же кощунственным, как упрекать Гоголя в его малороссийском происхождении за то, что он сквозь жгучие слезы осмеял русское общество.