Михаил Барро - Пьер-Огюстен Бомарше. Его жизнь и литературная деятельность

«Вы не будете, – так начинался договор отца с сыном, – ни приготовлять, ни продавать, ни прямо, ни косвенно, ничего, что не отмечалось бы в моих счетах, и воздержитесь от искушения присваивать себе что-либо из моей собственности, абсолютно ничего сверх того, что я назначу вам. Вы не будете принимать в починку часов или других вещей ни от своих друзей, ни под каким другим предлогом, не предупреждая об этом меня. Вы не прикоснетесь к ним без особого приказания моего в каждом случае, даже поломанного ключа вы не будете продавать, не отдавая мне отчета. Летом вы должны вставать в 6 часов, зимою – в 7. Вы будете работать до ужина и всё, что я вам прикажу. Я подразумеваю, что таланты, данные вам Богом, вы употребите лишь на то, чтобы прославиться в своей профессии. Поймите, что вам стыдно и бесчестно пресмыкаться в этой профессии, что вы не будете стоить плевка, если не сделаетесь здесь первым. Любовь к этой прекрасной профессии должна наполнять ваше сердце и одна только занимать ваш ум.

Вы прекратите ваши ужины в городе и вечерние прогулки: и те, и другие слишком опасны для вас. Я разрешаю вам обедать у ваших друзей по воскресеньям и праздникам, но с условием, что я всегда буду знать, куда вы пойдете, и что вы будете возвращаться домой всегда раньше девяти часов. Отныне даже умоляю вас никогда не просить меня отменить это правило и не советую вам делать это самовольно.

Вашу несчастную музыку вы должны будете вовсе оставить, особенно же приемы молодых людей: я не потерплю ни одного из них. И музыка, и молодые люди погубят вас. Однако, принимая во внимание ваше пристрастие, я разрешаю вам игру на скрипке и флейте, с тем непременным условием, что вы будете играть на них в рабочие дни только после ужина и ни в каком случае днем, не нарушая в то же время покоя соседей и моего.

Я буду избегать по возможности посылать вас в город, но, в случае, если этого потребуют мои дела, запомните хорошенько, – я не приму никаких извинений, если вы запоздаете с возвращением домой: вы знаете заранее, как возмущают меня ваши отлучки.

Вы получите от меня стол и 18 ливров ежемесячно на ваши расходы и на погашение ваших долгов. Было бы слишком вредно для вашего характера, если бы я назначил вам жалованье и оплачивал ваши работы. Но если вы, в чем – ваша обязанность, будете способствовать успеху моего дела и своим талантом доставите мне какую-либо прибыль, я дам вам четвертую часть дохода с вашей работы. Вы знаете мой образ мысли, вам по опыту известно, что меня нелегко превзойти в великодушии; заслужите же, чтобы я сделал для вас больше, чем обещаю. Но помните: мне не нужно слов, я требую дела. Если вы согласны на мои условия и чувствуете себя достаточно сильным, чтобы исполнить их добросовестно, принимайте их и, подписав, возвратите мне…»

Конечно, Бомарше поспешил подписаться под этим «Домостроем», хотя ему не нравилось намерение отца обращаться с ним, как с ребенком.

Старик Карон не ошибся. Его суровая мера не замедлила оказать свое действие: ветреник и гуляка, Бомарше вдруг сделался усердным работником. Оправдалась также и надежда отца, что таланты сына обеспечат последнему выдающееся место в ряду других часовщиков: молодой Карон прославился как изобретатель. Он придумал особый ходовой анкер и с этих пор выходит на арену известности и вместе с тем борьбы. Изобретение было сделано им в июле 1753 года. В порыве радости и, вероятно, тщеславия он поделился своей новостью со знаменитым в то время часовщиком Лепотом. Новость была сообщена под секретом, но в сентябре того же года Бомарше с удивлением прочел в газете «Меркурий» объявление Лепота о сделанном им, Лепотом, изобретении, как две капли воды походившем на изобретение молодого Карона. Очевидно, Лепот рассчитывал на свою известность и на полную неизвестность Карона. Он не подозревал, что самолюбивый и слишком откровенный изобретатель обладал уменьем не по летам отстаивать свои интересы. В том же «Меркурии», в ноябре того же года, было напечатано письмо Бомарше, оповещающее всех о подделке Лепота. Лепот попытался было раздавить обобранного им юношу свидетельством каких-то трех отцов-иезуитов и шевалье де Ламольера, но спор двух часовщиков обратил уже на себя внимание в правящих сферах, и министр двора, граф Сен-Флорентен, поручил Академии разрешить вопрос. Назначенные Академией эксперты Камю и Монтиньи дали заключение за подписью «вечного» секретаря Гранжана де Фуше, что «господин Карон должен считаться настоящим изобретателем нового ходового анкера, а Лепот – только подражателем его изобретения; что представленный Лепотом в Академию 4 августа (1753 г.) ходовой анкер не что иное, как естественное следствие того же механизма господина Карона, и что ходовой анкер этого последнего, менее совершенный, чем Грагамов, оказывается, в применении к карманным часам, самым совершенным из всех, какие употреблялись в этом случае, хотя в то же время и самым трудным по исполнению…» Таким образом, победа осталась за Бомарше.

Будь молодой Карон изобретателем не ходового анкера для часов, а чего-нибудь другого, хоть и более важного, он, вероятно, скоро погрузился бы в Лету, и единственной наградой его было бы уважение немногих истинных ценителей всякой новизны. Но часы, не столько прибор для измерения времени, сколько предмет тщеславия и моды, должны были выдвинуть его на первое место. Как только Академия признала и утвердила за ним право на новый анкер, его сейчас же завалили заказами блестящие представители парижского общества, а король пожаловал ему титул придворного часовщика. Впрочем, и сам Бомарше не упускал случая рекламировать себя, и притом чрезвычайно ловко. Кто-то будто бы распустил слух, что анкер Карона не годится для плоских часов, и вот изобретатель, под предлогом публичного выражения почтения известному часовщику Ромильи, объявляет во всеобщее сведение, что он изготовляет какие угодно плоские часы, более плоские, чем делали раньше, и притом нисколько не в ущерб достоинству механизма. Первый образец таких часов имеется у Его Величества, и Его Величество носит их уже целый год и вполне доволен. Мадам Помпадур изобретатель преподнес часы, вделанные в перстень, всего в четыре линии диаметром и в две трети линии толщиною. «Таким образом, – заканчивалось письмо Бомарше все в том же „Меркурии“, – пользуясь моим анкером и моею конструкцией, можно изготовлять плоские часы и каких угодно малых размеров. Карон-сын, королевский часовщик».

Людовик XV чрезвычайно интересовался как изобретателем, так и его изобретением. Когда Бомарше преподнес ему часы, король приказал завести их и объяснить всем присутствовавшим придворным устройство их механизма. Не менее интересовали короля часы-перстень госпожи Помпадур, он заказал такие же для себя, а его примеру последовали придворные. Бомарше приготовил также часы для дочери короля, принцессы Виктории: они были с двумя стеклами, что позволяло видеть стрелки со всех сторон. Имя часовщика Карона приобретало в Версале все возраставшую популярность.