Сигизмунд Годлевский - Э.Ренан. Его жизнь и научно-литературная деятельность

В сентябре 1891 года Ренан, уже состарившийся и немощный, по приглашению своих друзей-земляков посетил остров Бреа, где он когда-то, еще будучи подростком, задумчиво бродил по скалистому берегу, прислушиваясь к глухому шуму морских волн и уносясь мечтами далеко в будущее. Вспоминая о безвозвратно минувших днях детства, в своей ответной речи на приветствие местного мэра Ренан с грустью замечает, что ему пришлось осуществить едва ли четвертую долю своих смелых юношеских мечтаний. Но ведь и этого для человека вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым и на склоне своих дней смотреть на результаты своей деятельности с радостным чувством земледельца, наполнившего свои житницы. «Когда-то в юности, – сказал Ренан, – я был более печален, чем теперь, ибо я боялся умереть слишком рано, не успев осуществить того, что таилось в сокровенной глубине сознания». И все-таки старость пришла слишком рано: дела хватило бы на несколько жизней. Ренан глубоко сожалел о том, что он уже не успеет написать ни задуманной им истории французской революции, ни подробнейшей истории Афин, изображающей последовательно, чуть ли не день за днем, процесс развития науки, искусства и свободной мысли, ни истории родной Бретани в шести томах, ни, наконец, изучить китайский язык с целью критического исследования всех вопросов, касающихся китайской истории и литературы.

Но, высказывая все это не без грусти в кругу друзей-земляков, Ренан имел такой оживленный вид и успел так увлечь своею речью все общество, что никому не верилось в близость роковой развязки, да и сам оратор, вероятно, надеялся еще хотя бы немного пожить и поработать. Однако с наступлением зимы он подвергся жестоким припадкам межреберных болей, по его мнению, связанным с невралгией. Это и было начало болезни сердца, осложнившейся впоследствии воспалением легких и послужившей причиной его смерти. Ренан долго не сдавался, заканчивая свои литературные работы и читая аккуратно свои лекции в Коллеже, хотя он лишь с большим трудом добирался до аудитории.

В июле он затосковал по своей родной Бретани и перебрался туда с семьей. Но воздух родины и могучее дыхание океана не принесли больному особенной пользы; и он мечтал лишь о том, чтобы вернуться в Париж и умереть среди своих учеников и любимых книг. Возвращение в шумную столицу и усиленные литературные и научные занятия, конечно, очень неблагоприятно отразились на здоровье Ренана, и в воскресенье, 2 октября 1892 года, в полседьмого утра, наступила наконец развязка, неизбежность которой была очевидна не только для окружающих, но и для больного. Еще накануне он сказал жене: «Смелее! Необходимо подчиниться законам существа, проявляющегося в нас». После глубокого раздумья он прибавил: «В 70 лет дни человека сочтены». Но это было сказано скорее в виде утешения: больной очевидно понимал, что он не доживет и до этого предельного возраста. Еще за два часа до кончины Ренан, казалось, спокойно спал. В пять часов утра больной проснулся, сказал несколько слов жене, дочери и сыну. Потом он еще пытался работать и лишь за несколько мгновений до смерти вдруг вскричал, прервав диктовку: «Я вижу ясно!» Потом, как будто восхищенный чудным видением, великий писатель прибавил: «Наведите Солнце на Акрополь».

Это и были, если верить свидетелям, его последние слова. Необходимо заметить, что юркие парижские журналисты сочинили по поводу смерти Ренана много всяких небылиц, приписав ему явно вымышленные предсмертные изречения, которых он не мог произнести в подобную минуту. Палата депутатов решила принять похороны Ренана на счет республики, – честь, оказываемая лишь немногим деятелям, смерть которых является национальным горем.

Как мыслитель и ученый Ренан, конечно, не может быть поставлен в один ряд с Контом, Спенсером, Дарвином и Миллем. По силе творческого и литературного таланта он уступал Гете, Шиллеру и Байрону; но тем не менее ни один из великих писателей XIX века не сумел отразить в своих произведениях изменчивый, тревожный характер переживаемой нами эпохи так жизненно и. полно, как Ренан. Современный разлад, глубокие противоречия новейшего миросозерцания, возникшего в эпоху великих умственных переворотов и политической борьбы, сказались в его трудах с особенной силой именно потому, что он обладал не только необыкновенным умом, но и чрезвычайной впечатлительностью. Он был великим ученым и вместе с тем поэтом, скептиком и мечтателем-идеалистом, всю жизнь тосковавшим о безвозвратно утраченных юношеских верованиях. Благодаря несравненному богатству своей духовной организации и всестороннему развитию он является самым типичным писателем XIX века, – писателем, глубоко сознающим умственные запросы и стремления своего времени. Очевидно, современное миросозерцание, представляющее грубое стихийно-историческое сочетание новейших научных воззрений со средневековыми предрассудками и уцелевшими обломками давно и безвозвратно погибшего греко-римского мира, не могло удовлетворить Ренана, после того как его юношеская беззаветная вера была поколеблена. Он неутомимо искал исхода из мучивших его противоречий. Его долголетняя литературная деятельность представляет целый ряд смелых попыток в этом направлении. В своих поисках истины он не раз заходил слишком далеко, впадал в крайности и несомненные противоречия, но, несмотря на все свои ошибки и колебания, никогда не изменял основному принципу всей своей жизни и литературной деятельности – идее развития. Еще юношей, без имени, связей и средств к существованию, Ренан не задумался ради свободы своего развития сбросить рясу, отречься от карьеры, которая наиболее соответствовала его наклонностям и влечениям, порвать свои отношения с церковью и любимыми наставниками, навлечь на себя преследования могущественной клерикальной партии, даже после смерти не пощадившей его доброго имени и заклеймившей его самыми грубыми ругательствами и проклятиями.

С первых уже шагов на литературном поприще и до конца своих дней он в сущности являлся, несмотря на горькие разочарования и терзавшие его подчас сомнения, самым убежденным проповедником идеи развития, великой руководящей идеи, лежащей в основе современного умственного прогресса. В этом, главным образом, и заключается положительное значение его произведений и его несомненная заслуга. В разъяснении и развитии этой идеи он сыграл, наряду с величайшими мыслителями и учеными XIX века, совершенно определенную и, быть может, самую ответственную и неблагодарную роль: Конт применил идею развития к истории и философии абстрактных наук, Спенсер – к социологии и психологии, Дарвин – к естествознанию, а Ренан – к этике и экзегетике. Конечно, труды этих мыслителей являются лишь первыми несовершенными попытками в указанном направлении.