Матвей Песковский - Барон Николай Корф. Его жизнь и общественная деятельность

В бытность свою в младшем отделении лицея, т. е. на 16-м году жизни, барону Корфу пришлось серьезно испытать свои преподавательские силы. В лицей поступил среди учебного года сын бывшего в то время нашим генеральным консулом в Триесте графа Кассини. Отлично подготовленный по всем предметам, он ни слова, однако, не знал по-русски. На вызов директором желающих преподавать ему русский язык отозвался только барон Корф, в годичный срок настолько подвинувший Кассини в русском языке, что тот владел им так же свободно и правильно, как и природным своим итальянским. Этот успех Корф приписывает «богатым дарованиям ученика»; но нужно же, конечно, отдать должное и «дарованию» юного учителя.

В старшем отделении лицея особенно трудным предметом считалась «теория уголовного права». Перед «репетициями» из среды товарищей находились желающие послушать объяснения барона Корфа по этому предмету, что доставляло ему невыразимое удовольствие. Не ускользнула от его внимания и ничтожная школка грамотности, существовавшая в лицее для детей находившихся в нем служителей, помещавшаяся в лицейском предбаннике, в которой учил диакон, посвященный в сан из дьячков. Это была школа беспрерывного сечения, побоев, вопля и слез детей, – как характеризует ее барон Корф. Он посещал эту школу, но неизвестно, однако, какое именно участие принимал в ней. Вообще же, во все время пребывания его в лицее в нем был обострен интерес к педагогической деятельности. Как он сам говорит в «Записках», «начиная с пятнадцатилетнего возраста, не проводил ни одних каникул, не обучая какого-нибудь крестьянского мальчика».

Подводя общий итог влиянию лицея на барона Корфа, нельзя обойти молчанием следующей характерной подробности. «Единственным профессором, – говорит он в своих „Записках“, – косвенно, но сильно поддержавшим выработанную во мне раньше мечту о работе на благо крестьян, был профессор и известный в то время ученый Сахаров. Он читал нам, быть может, никому из нас не нужную палеографию, обучая нас разбирать и воспроизводить древние рукописи, написанные уставом, полууставом и скорописью; но важно то, что он был из первых собирателей народных сказок и преданий и, записав их, напечатал под именем „Сказания русского народа“. Некоторые из нас не только прочитали эту книгу, но и искали общества этого представителя народного начала в нашей среде».

Серьезно работая, Корф прошел лицей одним из первых, получив, однако, серебряную медаль вместо золотой за «поведение». Вообще, и в пансионе Филиппова, и в лицее барон Корф никогда не был в категории так называемых «благонравных». Будучи от природы человеком кротким, он, тем не менее, часто подвергался обвинениям в «дерзости» – только за прямоту, за неуменье смолчать. Года же за два до выпуска из лицея он еще и курил в течение нескольких месяцев, да притом так неловко, что попадался и раза три сидел за курение в карцере.

Эта школьная дрессировка совершенно не соответствовала нравственному облику барона Корфа, бывшего в это время уже зрелым юношей, обращавшим на себя внимание преподавателей серьезным отношением к занятиям. Об этом можно судить, между прочим, по письму к нему академика Я. К. Грота, бывшего профессором его по лицею. В 1867 году, т. е. примерно через 13 лет уже после окончания лицея, академик Грот в деловом письме своем к барону Корфу между прочим говорит:

«Зa вашею деятельностью я всегда следил, сколько мог, по газетам и разным статьям вашим, в которых, кроме благородного образа мыслей и основательности познаний, обращает на себя внимание и прекрасное перо. Задатки этого видел я еще в лицейских ваших упражнениях и не забыл вашего сочинения об истории Карамзина».

Девиз барона Н. А. Корфа и обстоятельства, при которых сложился его девиз. – Полтора года коронной службы. – Возвращение в деревню и женитьба. – Отношение к крестьянам. – Самообразовательная работа барона Н. А. Корфа и специализация в педагогическом отношении. – Барон Корф, наш земский деятель. – Школьное дело до и после введения земских учреждений. – Барон Корф как творец русской народной школы. – Роль народной школы в деле сближения разных сословий. – Учебно-воспитательное дело как социальное по преимуществу. – Привлечение к участию в школьном деле всех местных интеллигентных сил .

«Не быть ничем ex officio и чем-нибудь – de facto» – вот тот девиз, который установился у барона Николая Александровича Корфа еще на лицейской скамье и которому он остался верен во всю свою последующую жизнь. Замечательно, что этот строгий и высокий нравственный принцип сложился у юного барона при таких обстоятельствах, которые обыкновенно приводят к прямо обратному результату.

В числе петербургских родственников Корфа, принявших участие в его воспитании во время круглого сиротства, был и знаменитый в свое время барон Модест Андреевич Корф, впоследствии граф. В доме этого своего дяди юноша Корф часто бывал. Это был человек высокодаровитый, разносторонне развитый, гуманный и неподкупно честный. Деятельность его как директора публичной библиотеки, которой он был предан с увлечением, со страстью, в высшей степени обаятельно действовала на юношу Корфа, разжигая и усиливая в нем любовь к книгам, уважение к знанию, жажду к разносторонности образования. Не менее сильное и обаятельное впечатление производил на него дядя и своим дневником, который он с истинно немецкою аккуратностью вел за десятки лет, хранил в величайшем порядке и читал иногда в своей семье. «Независимо от интереса, возбуждавшегося самым содержанием, – говорит барон Н. А. Корф, – во мне это чтение поселяло какое-то неопределенное, но и непреодолимое желание послужить обществу и сделать что-нибудь для отечества». Наконец, юноша Корф симпатизировал своему сановитому и высокопоставленному дяде как бывшему лицеисту, окончившему курс в одно время с Пушкиным. Но блестящая служебная карьера дяди, его сановитость и высокопоставленность производили на юношу-племянника, пожалуй, менее чем обаятельное влияние.

Отсылая интересующихся мотивами этого характерного явления к «Запискам» барона Корфа, заметим лишь, что именно те обстоятельства, которые побуждают других «делать карьеру» во что бы то ни стало, повернули барона Н. А. Корфа прямо в обратную сторону. Это свидетельствует о цельности и стойкости нравственной его личности в раннюю юношескую пору, об отсутствии разлада между словом и делом. Все это и вылилось в оригинальную формулу самого высокого и благородного честолюбия: «Не быть ничем ex officio и чем-нибудь – de facto».

Выпущенный из лицея в 1854 году, двадцати лет, т. е. в том возрасте, в котором очень немногие счастливцы в наше время едва-едва добиваются аттестата зрелости, барон Н. А. Корф как не имевший еще должного гражданского совершеннолетия, чтобы наследовать родовое свое поместье по матери, вынужден был, по настоянию родных, поступить на государственную службу, в департамент министерства юстиции. Но эта коронная служба продолжалась всего лишь полтора года, т. е. до наступления полного совершеннолетия. Барон Н. А. Корф ясно сознавал, что родство и связи, успешное окончание лицея и первые же шаги по службе открывают ему блестящую карьеру до наивысших ступеней в служебной иерархии. Но душа жаждала иной деятельности, и живая, отзывчивая натура его решительно не мирилась с канцелярским делом. Поэтому, как только наступило время полновластного унаследования родового своего поместья Нескучного в Екатеринославской губернии, барон Н. А. Корф, вопреки настойчивым уговорам и советам своих богатых и влиятельных петербургских родственников, бросил службу и Петербург, уехал в свою деревню. Этот факт, по уверениям некоторых лиц, близких к барону Н. А. Корфу, послужил поводом почти к полному разрыву его с богатыми и влиятельными петербургскими родственниками, под покровительством которых он находился во время одиннадцатилетнего пребывания в Петербурге и которые готовили ему совершенно иной жизненный путь.