В. Чепинский - Джордж Вашингтон. Его жизнь, военная и общественная деятельность

В августе Вашингтон узнал, что английский флот вошел в бухту Чизапик, а затем, – что армия высадилась и движется к Филадельфии. Еще до высадки британской армии на континент Вашингтон двинулся навстречу англичанам и, решив не подпускать неприятеля к Филадельфии, дал ему сражение на реке Брэнди-Уайн. Здесь американская армия потерпела поражение, но, несмотря на это, битва произвела хорошее впечатление на конгресс и на население, которые вовсе не хотели уступить англичанам Филадельфию без сопротивления. Со всех сторон начал Вашингтон получать подкрепления и опять на некоторое время был облечен диктаторскою властью. После поражения армия Вашингтона нисколько не была обескуражена, и только проливной дождь помешал ей снова сразиться с неприятелем недалеко от Филадельфии. Вашингтон должен был перейти через реку Шуйлькиль и опять отступить к Джермэнтоуну, решив из этого пункта защищать Филадельфию. В то время его сильно смущало то, что большая часть армии не имела обуви, а около тысячи человек совершали все переходы последних дней босиком. Это было отчасти причиной того, что армия Вашингтона не успела вовремя подойти к Джермэнтоуну, чтобы помешать главному корпусу англичан переправиться через реку Шуйлькиль и войти в Джермэнтоун. Часть британской армии в это время вступила в Филадельфию, находившуюся по ту же сторону реки, что и Джермэнтоун, а главный корпус занял этот город; флот же вышел из Чизапикской гавани и вошел в бухту Делавэра. Надеясь воспользоваться разбросанностью неприятеля, Вашингтон задумал атаковать главный корпус его в Джермэнтоуне. Атака эта произошла 4 октября до восхода солнца, и американцам скоро удалось вытеснить англичан из города, но густой туман, стоявший все это утро, помешал окончательному успеху республиканской армии. Часть американцев, обращенная англичанами в бегство, вследствие тумана приняла своих за врагов и произвела страшную свалку. Вашингтону пришлось отступить, оставив множество убитых и раненых на поле сражения. Несмотря на эту неудачу, американцы и вождь их под Джермэнтоуном проявили такую решимость и стойкость, что доверие страны к армии могло только укрепиться.

В конце года, после нескольких удачных стычек с англичанами под Филадельфией, Вашингтон отправился на зимнюю стоянку в Валли-Фордж, находившуюся в 20 милях от Филадельфии, куда вошел на зиму главный корпус британского войска. Зима 1777/78 года была самой тяжелой для армии Вашингтона. Солдаты сильно страдали от недостатка платья, обуви, съестных припасов; зима была очень холодная, а между тем солдатам, одетым в рубище, нередко приходилось ночевать около костров за неимением одеял и плащей для защиты от мороза. Сам Вашингтон ютился в тесной бревенчатой хижине. При этом окрестное население неохотно доставляло съестные припасы в лагерь, так как Вашингтон, не имея наличных денег, принужден был расплачиваться сертификатами на имя конгресса. Армия была крайне недовольна: как офицеры, так и рядовые грозили оставить лагерь. Вполне понимая, как тяжело положение его голодных, полунагих солдат, Вашингтон не раз принужден был пользоваться полномочиями диктатора, чтобы заставить население хоть что-нибудь привозить в его лагерь; но он всегда прибегал к этому средству крайне неохотно. При всем том раздавались голоса, недовольные бездействием армии, так как англичане опустошали окрестности Филадельфии. Вашингтона подобные выступления приводили в негодование. Торопя конгресс позаботиться об одежде и пропитании армии, Вашингтон между прочим писал: “Смею уверить этих господ, что сочинять военные планы, сидя в удобной теплой комнате, гораздо легче, нежели занимать холодный обнаженный холм и спать на морозе и на снегу без платья и без одеял. Хотя эти господа, по-видимому, мало сочувствуют бедствиям солдат, но я сочувствую им и от всей души скорблю об их страданиях, которых не могу ни устранить, ни облегчить”. Благодаря настойчивым требованиям Вашингтона лагерь был мало-помалу снабжен всем необходимым, и тогда главнокомандующий приступил к выработке новой военной системы, которая сделала бы подобные страдания армии невозможными впредь. Не доверяя самому себе, а главное, своему образованию, Вашингтон с особенным вниманием относился к мнению других, и в данном случае скромный генерал предложил своим офицерам письменно высказать свое мнение по разным вопросам, касавшимся реорганизации армии. На основании этих трактатов и своего личного опыта Вашингтон составил и представил конгрессу свой проект. Проект был принят, кроме предложения назначить офицерам пожизненную пенсию в размере половины жалованья. Вашингтон не идеализировал людей; он знал, что один патриотизм, без материального интереса, долго продержаться не может, и надеялся, что обеспечение будущей судьбы привлечет на службу более дельных офицеров. Конгресс долго не соглашался на эту меру, не желая создавать в демократической республике привилегированного военного класса; но, наконец, разумные доводы главнокомандующего подействовали. Конгресс постановил выплачивать офицерам половину жалованья в течение семи лет по окончании войны и обещал солдатам, которые до конца войны пробудут в армии, награду в 80 долларов. Вашингтон не был вполне доволен отношением конгресса к армии, которая, по мнению ее главнокомандующего, была исключительным явлением в истории ввиду небывалых лишений, перенесенных ею; но пока пришлось довольствоваться и этими мерами.

Но не только труды и опасности военной кампании, не только переговоры и борьба с конгрессом выпали на долю Вашингтона: немало пришлось ему испытать огорчений вследствие происков врагов, желавших, главным образом из личных честолюбивых побуждений, унизить главнокомандующего в глазах народа. Еще в конце 1776 года опубликованы были в Нью-Йорке письма, будто бы писанные Вашингтоном, в которых высказывалось порицание конгрессу за слишком поспешное объявление независимости американских штатов, а также выражалось сочувствие Англии. Подложность этих писем впоследствии была доказана Вашингтоном. Более дурное влияние на армию и на конгресс имел так называемый заговор генерала Конвея, в котором принимал деятельное участие честолюбивый генерал Гейтс, завидовавший положению Вашингтона. Генерал Конвей, человек хвастливый и высокомерный, возбудил к себе недоверие Вашингтона, и последний открыто высказался против желания конгресса повысить Конвея по службе, говоря, что “заслуги Конвея и его значение больше существуют в его собственном воображении, нежели в действительности”. Этого Конвей не мог простить главнокомандующему. Вместе с Гейтсом, заведовавшим военными операциями в Канаде, Конвей начал распространять в армии и среди населения анонимные письма, доказывавшие неспособность Вашингтона и неуместность его образа действий. Вашингтон отвечал на эти козни презрительным молчанием; он сознавал, что интригу следовало как можно скорее подавить, но это неминуемо привело бы к огласке слабых сторон армии перед неприятелем, а этого Вашингтон желал избежать во что бы то ни стало. Но когда в конце 1777 года англичане были вытеснены из области Гудзона, главным образом благодаря действиям Гейтса, и когда конгресс, куда проникла интрига, только и говорил, что о его доблестях и способностях, Вашингтон понял, чего добиваются его враги, и решил так или иначе положить делу конец, тем более, что анонимные подкопы и доносы день ото дня становились нахальнее и бессовестнее. 31 января 1778 года Вашингтон писал по этому поводу в конгресс: “Мои враги знают всю щекотливость моего положения, знают, какие политические мотивы лишают меня возможности напасть на них. Я не могу опровергнуть их инсинуаций, не раскрыв некоторых тайн, которые необходимо скрывать до последней возможности. Сердце говорит мне, что я всегда старался делать все, что было в моих силах. Но, может быть, я часто ошибался в моем суждении об обстоятельствах и заслужил обвинение в ошибке~”. Но конгресс, вместо того, чтобы рассматривать дело, замял его: было явно, что в интриге против Вашингтона принимали участие и некоторые члены конгресса. Конгресс покровительствовал планам Гейтса покорения Канады, даже создал военный департамент, во главе которого поставлен был Гейтс, окруженный своими неизменными друзьями, в числе которых находился Конвей. Но предполагаемая экспедиция в Канаду так и осталась на бумаге. Военный департамент вскоре распался, и вся эта история в конце концов нисколько не унизила, а скорее возвысила Вашингтона в глазах войска и народа. Конвей, раненный на дуэли одним офицером, горячим приверженцем Вашингтона, и думая, что последний час его близок, сделал следующее признание в письме, написанном в эти тяжкие минуты к американскому главнокомандующему: “Вероятно, меня скоро не будет в живых; поэтому справедливость и истина заставляют меня высказать мои последние чувства. Вы в моих глазах – великий и хороший человек. Желаю вам долго, долго наслаждаться любовью, уважением и преданностью этих штатов, свободу которых вы защищали своими добродетелями”.