В. Огарков - Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность

28 июня 1762 года в Петербург “явилась Фелица” – воцарилась Екатерина II. Волны ликующего народа заливали Казанскую площадь. Императрица, сияющая и радостная, гарцевала на коне среди приветствовавших ее гвардейских полков, а рядом с нею была и молоденькая годами, но в энергии и смелости не уступавшая любому взрослому мужчине княгиня Дашкова; старые придворные звезды тускнели и закатывались, новые появлялись на горизонте...

Как же вел себя Михаил Илларионович Воронцов в это время? Нужно сознаться, что его положение было очень щекотливо и что его действия в настоящем случае доказывают как присутствие известной нравственной силы, так и порядочности, весьма редкой в придворных того времени. Современники, – не говоря уже о родственниках канцлера, – единогласно свидетельствуют о благородстве его поведения...

Вероятно, благородные действия Михаила Илларионовича, а также и отношение его к “малому двору” при жизни Елизаветы не лишили канцлера уважения Екатерины, которая, как известно, в первое время царствования способна была проявлять искреннее внимание к благородным людям и поступкам. Канцлер притом и по отношению к новой государыне ознаменовал себя делом, за которое она должна была чувствовать благодарность к нему...

Впрочем, сначала даже к дому канцлера был приставлен офицер для охраны сановника будто бы от народных волнений, но этот благовидный домашний арест был отменен, и Михаил Илларионович вскоре вступил в должность. Но все-таки с новым царствованием влияние канцлера на дела значительно упало, в чем он и сам вскоре вынужден был убедиться.

Вообще, день 28 июня много перепортил крови Воронцовым, чего не скажешь о княгине Дашковой, которой он послужил ступенью к “президентству” в академии. “Толстушку” Елизавету Воронцову, бывшую камер-фрейлиною при дворе, сейчас же арестовали и выслали в деревню, за Москвою. Отца ее, графа Романа Илларионовича, необычайно возвысившегося и облагодетельствованного в короткое царствование Петра III, сослали в Москву, лишив многих из пожалованных богатств. За то Роман Илларионович возненавидел дочь Екатерину и не хотел прощать ее за участие в смелом предприятии, так плохо отозвавшемся на отце.

Впрочем, мы должны сказать, что Екатерина II поступила совсем нежестокосердно даже с теми из Воронцовых, которые несомненно еще очень недавно относились к ней враждебно и которым было выгодно несчастие супруги Петра III. Весьма вероятно, что женщина, подобная императрице Анне, иначе бы расправилась со своими недругами. Но при Екатерине даже Елизавета Воронцова была скоро возвращена из деревни, а Роман Илларионович занимал довольно крупную должность наместника Владимирского, Пензенского и Тамбовского.

После кончины Петра III (в Ропше) Екатерина Великая окончательно взяла бразды правления в свои руки и держала их крепко в течение 35 лет. Начинался так называемый “славный”, “золотой” Екатерининский век, хотя и в нем, несомненно, были очень крупные изъяны. Звезда Елизаветинских вершителей судеб государства Шуваловых и Воронцовых закатилась, и прежде всего при новой повелительнице ярко заблистала звезда красавца Григория Орлова, быстро шагнувшего из “цальмейстеров” гвардейской артиллерии в князья...

Канцлеру Воронцову уже не было места при новом порядке вещей, и это он чувствовал: для иностранных дел у императрицы явился свой излюбленный человек – известный граф Панин, который и оттер старевшего и болевшего Воронцова. Впрочем, государыня не оставляла последнего своими милостями: вечно нуждавшийся Михаил Илларионович продал ей свой дом (нынешний пажеский корпус) за 217 тысяч рублей с правом, однако, жить там ему как канцлеру. Из этой довольно крупной суммы с Михаила Илларионовича вычли его многочисленные долги банку и таможням, и Воронцову, при его несомненном богатстве вечно бившемуся как рыба об лед, пришлась на руки гораздо меньшая сумма. Кроме того канцлеру уступили около 200 тысяч гульденов “субсидных” денег, следовавших с Голландской республики еще с 1748 года. Эти деньги частью получал для дяди племянник его Александр Романович, но республика, как бы оправдывая о себе репутацию Михаила Илларионовича, очень “скупо” выплачивала субсидию.

В 1763 году Михаилу Илларионовичу дан был отпуск на два года – для лечения и отдыха, хотя это являлось только благовидным предлогом удалить его от дел, чтоб их окончательно вручить в “дирекцию” Панина. Старый канцлер поехал снова за границу. Он вернулся на родину несколькими месяцами раньше назначенного срока и желал снова вступить в управление делами, но уклончивый ответ императрицы и ее резолюция на доклад канцлера заставили последнего убедиться, что его песня спета. Тогда старик решил уступить место новым деятелям и в 1765 году вышел совсем в отставку. Видя, что его мнения далеко не так, как прежде, принимаются во внимание, он уже и сам не по-старому усердно занимался делами и проводил долгие месяцы в своем имении Кимрах, приволжском селе Тверской губернии.

Еще до выхода в отставку канцлер мог убедиться в потере своего влияния, наблюдая отношение государыни к графу Александру Романовичу, бывшему послом в Англии. В 1764 году молодой Воронцов был, так сказать, “понижен” и снова переведен из Англии на такое же место в Голландию, где служил и раньше. Поводом для этого неприятного всему семейству Воронцовых перемещения Александра Романовича послужило то обстоятельство, что последний сошелся с представителями оппозиции в парламенте и причинял затруднения английскому правительству. Александр Романович в письмах из Голландии часто жаловался дяде-канцлеру на скучное житье в этой республике и на отсутствие дела, причем он просил об “отозвании”. Его мольбам вняли уже гораздо позже (в 1768 году), переведя на службу при дворе.

Старый Воронцов сошел со сцены и был близок уже к могиле. Но на смену ему выступали племянники, графы Александр и Семен Романовичи Воронцовы. К детству и первым служебным шагам этих недюжинных людей прошлого века мы и обратимся теперь.

Раннее детство Александра и Семена Романовичей прошло при не совсем благоприятных условиях: они рано лишились матери, и на их детские годы выпало немного теплых материнских ласк, заставляющих с такою отрадою вспоминать эту золотую пору жизни. Отец, оставшись молодым вдовцом, вел веселую жизнь и мало обращал внимания на детей, добрая половина которых и не жила с ним: две старшие дочери, как фрейлины, находились с детства во дворце; будущая княгиня Дашкова, как мы уже знаем, жила у дяди-канцлера.

Кроме того, граф Роман Илларионович прижил с англичанкою Брокет много детей, известных впоследствии под именем дворян Ронцовых. К последним родитель питал особенную нежность и тратил немало средств на них, что, конечно, еще более неприятно было сиротам Воронцовым, рано лишившимся матери. Влияние отца на детей и с нравственной стороны не могло быть особенно благотворным: Роман Илларионович даже в тогдашнем обществе пользовался репутацией человека далеко не бескорыстного и был известен как “Роман – большой карман”. Впоследствии, когда он был наместником Владимирским, Екатерина II, зная про его мздоимства, прислала ему в день ангела длинный пустой кошелек. Этот двусмысленный знак монаршей милости, говорят, был одною из причин, ускоривших смерть сановника. Кроме этих черт отца интересующих нас деятелей, нужно еще упомянуть о его жесткости, суровости и взыскательности к детям, боявшимся его как огня. Указанием на эти свойства Романа Илларионовича может служить частью и то обстоятельство, что ему, при воцарении Елизаветы, был поручен надзор за препровождавшейся в Ригу опальной Брауншвейгской фамилией.