Берта Порозовская - Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность

У Голикова приводится много интересных данных о действиях следственных комиссий, особенно по отношению к Меншикову. Недостаток места не позволяет нам подробно остановиться на них; заметим только, что князь сам объяснял свои хищения непосильными затратами “ради царского интереса и чести”, и что Петр, просмотрев представляемые им счета и оправдательные документы, во многих случаях признавал его претензии к казне основательными и приказывал счесть из взыскиваемых денег большие суммы. Так, в 1716 году Меншиков, видя, что комиссия Долгорукого все более и более раскрывает его злоупотребления, решился принести повинную и написал Петру письмо, в котором перечислял все подарки, полученные им от разных лиц, от городов в Померании и т. д. ... “И хотя оные презенты сочиняют сумму немалую, но за расходами моими, которые употреблял я ради Вашего интереса и ради чести Вашей на содержание моего дому, и в презенты, и на дачу шпионам, и на пропитание больных и раненых драгун и солдат, едва что осталось”. “Из канцелярий моих на Москве и в походах, тако ж и из сей губернии на мои собственные нужды держаны деньги из Вашей казны, – признается он в другом месте, – правда же, что и мои собственные деньги в канцелярии браны и особливо на ваши расходы держаны...” Например, во время войны он давал свои деньги на подкуп иностранных министров, ссужал большими суммами Августа, ссужал другие ведомства. В конце концов, Меншиков, конечно, не оставался в накладе и вознаграждал себя с лихвой, но при такой страшной запутанности счетов неудивительно, что корыстолюбивый от природы князь то и дело поддавался соблазну и присваивал себе все, что плохо лежало.

Дело царевича Алексея. – Роль Меншикова в этом деле. – Столкновение с Шафировым. – Отнятие уМеншикова военной коллегии. – Смерть Петра Великого и ее значение для Меншикова. – Вопрос о престолонаследии. – Деятельность Меншикова и его партии. – Вступление на престол Екатерины

Биография Меншикова так близко соприкасается и даже переплетается с биографией Петра Великого, что нам нельзя не остановиться тут на одном эпизоде, который главным образом, конечно, относится к последней, но в котором и Ментиков играл некоторую, хотя, прибавим тут же, сильно преувеличенную роль. Мы говорим о деле царевича Алексея.

Для государя, подобно Петру посвятившего все свои силы служению известной идее, вопрос о том, способен ли его предполагаемый преемник продолжать начатое им дело, должен был иметь первенствующее значение. А между тем постепенно выяснилось, что этот преемник не только не обладает желательными способностями, но и совершенно не сочувствует самому делу и при первой возможности не преминет разрушить все то, что было достигнуто ценою таких страшных трудов и жертв. Неудавшийся сын грозил свести к нулю все результаты блестящей и беспримерной деятельности отца.

И для Меншикова вопрос о направлении будущего императора был вопросом глубокой важности, вопросом жизни или смерти, по крайней мере, политической. Мы уже неоднократно указывали, как тесно связана была участь любимца с участью Петра, с его направлением. Вне этого направления, с которым он сроднился, которому оказал столько услуг, первенствующая роль этого безродного выскочки становилась немыслимой. Мало того, ввиду общей ненависти к временщику, сама жизнь его с переменой царствования висела на волоске...

И вот человек, существование которого грозило опасностью реформам Петра, положению и, может быть, самой жизни его фаворита, устранен... Несчастный царевич, выманенный из своего безопасного убежища за границей, обнадеженный обещаниями полного прощения, умирает после произнесения над ним смертного приговора, умирает жертвой варварских допросов и истязаний... Является вопрос – какую роль играл Меншиков во всем этом деле, в котором был так сильно заинтересован?

Что гибель царевича была на руку князю, что он не пытался поколебать в Петре его страшную решимость пожертвовать родным сыном интересам государства, что он с более легким сердцем, чем кто-либо другой из участников комиссии, подписал свое имя под смертным приговором – все это, ясно само собой, вытекает из самой сущности дела. Но писатели, благоговеющие перед памятью Петра Великого и стремящиеся снять с него хоть часть ответственности за это кровавое, возмущающее человеческую натуру дело, стараются свалить ее на Меншикова, выставляя его (и отчасти Екатерину) главным виновником антагонизма между отцом и сыном, долго и систематически подготовлявшим последнюю трагическую развязку. Таково, главным образом, мнение Погодина, в свое время написавшего целый обвинительный акт против Меншикова и Екатерины. Но все эти обвинения не имеют никакой фактической подкладки и основаны на одних лишь соображениях психологического характера, против которых можно выставить целый ряд других соображений, на наш взгляд, более основательных.

Мы упомянули вскользь, что в 1703 году Меншиков был назначен обер-гофмейстером царевича, а наставником его – барон Гюйсен, весьма образованный немец [8]. Алексею в то время шел 12 год. Воспитание его было уже довольно запущено. Первые его учителя и воспитатели из русских были люди малообразованные, нерасположенные к новым порядкам; немец Нейгебауэр, приставленный к нему в 1701 году, также оказался плохим руководителем: будучи неуживчивого нрава, он вечно ссорился с русскими учителями, сторону которых принял Меншиков, и вследствие этого был удален. Царевич под влиянием родственников матери успел уже проникнуться нелюбовью к иноземцам и всему новому. Но все это, при юности Алексея, было еще поправимо. Барон Гюйсен слыл человеком высокого образования; программа воспитания царевича, представленная им на одобрение Петра, была составлена прекрасно; Алексей, по-видимому, стал делать большие успехи. Но, к несчастью для последнего, в начале 1705 года Гюйсен был вдруг отправлен за границу с разными дипломатическими поручениями и вернулся только через 4 года. Царевич долгое время жил в Преображенском, почти ничего не делал и окончательно подпал под прежние неблагоприятные влияния.

Громадная, роковая ошибка, имевшая самые печальные последствия! Но действительно ли только ошибка? Не было ли это удаление от царевича нужного человека в самое важное для воспитания время сознательным шагом, началом сложной интриги, закончившейся в 1718 году в застенках Преображенского приказа? Поручения, данные Гюйсену, вряд ли были такой первостепенной важности и невозложимы ни на кого другого. Каким же образом царь мог пожертвовать ради них таким важным, имеющим общегосударственное значение делом, как воспитание наследника престола? Не были ли тут замешаны интересы других лиц, и не их ли влиянию следует приписать эту странную оплошность царя?