Николай Внуков - Тот, кто называл себя О.Генри

Через неделю Билл познакомился со всеми. Они называли себя «профессиональными южанами». Они пили виски, курили сигары из вирджинского табака, вспоминали подвиги гражданской войны и раскатисто хохотали. Они умели говорить так, что было смешно.

Билл освоился быстро. Он слушал их разговоры. Он хохотал над их шутками, а порой и сам вставлял несколько хлестких словечек в беседу. Они принимали Билла как взрослого. И Билл ценил их внимание и гордился им.

Иногда он приносил в драгстор гитару и пел. Голос у него был небольшой, но приятный.

Когда остроумие приглушалось хмелем, начинали спорить. Драгстор становился похож на салун, только в этом салуне не было чужих. Дымилось одновременно двенадцать сигар. Говорили все разом. В черном прямоугольнике распахнутой двери покачивались звезды. Дядя Кларк спорил с адвокатом Беллом.

— Цивилизованное варварство, Вильям! — грохотал дядя Кларк, сидя верхом на табурете. — Колумб преподнес нам эту землю, как рождественскую игрушку. Что мы сделали с ней?

Мы пропитали ее кровью и потом негров. Мы истязали чернокожих. Мы их убивали. А убив, поднимали глаза к небу и до тошноты говорили о христианском смирении. В конце концов мы развязали гражданскую войну. Не конституция сейчас нам нужна, а второй герой Осоатома. Второй Джон Браун, черт побери!

Белл хитро щурил глаза.

— Ты северянин, Кларк. Тебе не понять наших отношений с черными.

Лоснились потные лица. В стеклянных розетках мигали свечи. Билл метался по салону. Он еле успевал слушать и наливать стаканы.

Расходились в глухой час. Во дворах тоскливо подвывали собаки. Белая, ослепительная луна стояла над городком.

Однажды Билл сидел в провизорской и рисовал. Еще в школе у тети Лины он научился неплохо держать в руках карандаш. Он набросал внутренний вид салона. Стойку с огромной бутылкой, на которой написал: «Перигорик». Адвоката Белла с преувеличенно длинным лицом и прищуренными глазами. Белл собирался выпить. Обеими руками он держал большой стакан. Рисунок удался. Особенно хорошо получилась горбина наносу Белла. Хорошо бы изобразить и других посетителей. Например, Джэка Хигби в клетчатых брюках и Брайтона Венделя.

Он нарисовал и это. Ему понравилось. Одно за другим появлялись на бумаге лица «профессиональных южан». Чтобы не забыть, он сразу подписал рисунок:

«Гринсборский клуб остряков».

Подумал и написал еще:

«Войны в ближайшее время не будет, — говорит мистер Хигби, — потому что у меня сейчас нет свободных денег». За стойкой он нарисовал самого себя.

— Ну-ка, покажи, — сказал дядя Кларк.

Билл вздрогнул и вскочил. Он даже не услышал, как дядя вошел в комнату.

Дядя передвинул рисунок на середину стола и наклонил голову вбок.

— Так, — сказал он. — Так. Так. Смотри-ка, а ведь это Белл. А это… убей меня бог, если это не Юст Паркенстэкер. Да ведь ты настоящий художник, Билли! Похожи, ей-богу, похожи!

Он передвинул взгляд ниже, сказал: «а…» и вдруг обрушился в качалку и захохотал.

— Что… э-ха-ха-ха! Что сказал… мистер… Хигби? Почему. не будет войны в… в ближайшее время? Почему?

— Потому что у мистера Хигби нет на войну свободных денег, — серьезно ответил Билл.

Дядя наконец выхохотался. Он сложил рисунок вчетверо и спрятал его в карман.

— Отлично, сэр. Вот вам доллар. Нет, вот вам доллар и двадцать центов за работу. Они должны увидеть. Они это увидят сегодня вечером.

Карикатура произвела впечатление. Листок ходил по рукам.

Сэр, — торжественно сказал Джек Хигби, обращаясь к Биллу. — То, что вы сказали от моего имени, вы сказали лучше меня!

Я хочу заказать вам поясной портрет для моей фамильной галереи, маэстро, — продекламировал Юст Паркенстэкер. — Оплата наличными.

Брайтон Вендель угостил Билла манильской сигарой. А Вильям Белл сказал:

— Я просто хочу с ним выпить. Давай-ка пару шотландского, сынок. Надеюсь, ты не откажешься?

С той поры каждый вечер завсегдатаи клуба остряков получали два-три рисунка.

Иногда карикатуры были подписаны. И подписи эти всегда попадали в цель, как меткий выстрел.

По воскресеньям, надев праздничный костюм и повязав темно-синий шейный платок, Билл шел в церковь. Для всех Портеров, даже для резкого Кларка, вера в церковь и благочестие были естественны, как солнечный свет.

Служба в старой церкви, построенной еще первыми поселенцами, начиналась в десять часов утра благодарственным гимном.

— Узрим, о господи, твой лик… — поднимались голоса прихожан под темный свод, и даже самые закоренелые грешники городка с просветленными лицами стояли в проходе между молитвенными скамьями.

После гимна священник читал объявления о браках, о покупке и продаже земельных участков, о сборе пожертвований на строительство нового сруба для школы и о собраниях разных обществ.

За сим следовала получасовая молитва, и все завершалось великолепной проповедью на какую-нибудь свеженькую городскую тему. Преподобный Сизерс умел так искусно составлять свои проповеди и читал их с таким блеском, что слушать его приезжали любители даже из Хайт-Пойнта — двадцать миль по пыльной дороге.

Билл всегда внимательно слушал проповеди от начала и до конца. Ему нравились те неожиданные суждения, которые преподобный Джошуа Сизерс извлекал из самых пустяковых случаев городской жизни.

В одно из воскресений, выходя из церкви после заключительного благословения, он нашел на паперти карманный молитвенник.

Он перелистал его. На первой странице красивым почерком было написано: «Сюзанна Колман».

— Колманы… — пробормотал он. — Это, кажется, на восточной стороне.

Молитвенник, переплетенный в темно-коричневую кожу с тисненым золотом распятием, стоил не меньше двух долларов.

Билли решил отыскать Колманов. Он без труда нашел дом с яркими клумбами под окнами. На стук дверного молотка вышла черноволосая девушка в белом воскресном платье.

— Здравствуйте, — сказала она. — Вы, наверное, к маме? Ее серые глаза смотрели на Билла с усмешкой.

Биллу стало жарко. Он понял, что краснеет. Раньше ему не приходилось разговаривать с девушками. Он молча протянул молитвенник. Он не знал, что сказать.

— О! — воскликнула девушка, увидев молитвенник. — Где вы его нашли? — Она повернулась к распахнутой двери: — Мама, он нашелся! Я говорила, что он найдется. — И опять к Биллу: — Меня зовут Сэлли. Сэлли Колман. А вас?

— Билл Портер, — едва слышно сказал он, глядя на ее руки.

Он хотел бы назваться Биллом Картером или Биллом Хоскинсом. Только не Портером. Он знал, что, услышав фамилию Портер, люди двусмысленно улыбаются и начинают шептаться за спиной: «Вот идет сын неудачника Портера». Сколько раз ему приходилось слышать эти слова, которыми люди били как ножом в спину.