Леонид Арнаутов - Повесть о великом инженере

– Но есть все же примеры другого порядка. Взять хотя бы завод Бари. У него котельное производство поставлено на широкую ногу. Даже газеты пишут о вертикальных водотрубных котлах Владимира Григорьевича, показанных на выставке, и пророчат им большое будущее,- замечает Зимин.

– Кстати, не так много подобных примеров, когда имя изобретателя или автора конструкции не предано забвению,- вступает в разговор Тумский.- Многие ли знают, что водонапорная башня построена по проекту Шухова? На вершине ее красуется фамилия владельца конторы. Почему? Ведь башня Эйфеля носит имя ее проектировщика и строителя.

– Эйфель сам проектировал и сам строил свою башню,- возражает Владимир Григорьевич.- Администрация Всемирной выставки имела дело с ним, а не с какой-то строительной фирмой.

– Во время Всемирной выставки,- вспоминает Кирпичев,- на втором ярусе башни Эйфеля наблюдал я через зеркальные стекла, как набирается и печатается листок «Фигаро на башне Эйфеля», и тут же купил свежий экземпляр. В нем, знаете ли, тиснули каламбур: «Не поднимайтесь сюда вместе с тещей. Искушение слишком велико». К теще столь свирепых чувств не питаю. А вот к предприимчивым скупщикам чужих идей…

– В такое время живем,- вздыхает Зимин.- Талантливые инженеры часто не подают и заявок на привилегию, уступают свои идеи предпринимателям. Понимают, что хозяин вернее сохранит секрет.

– Да, уж секреты господа промышленники умеют хранить,- подтверждает Тумский.- Помню, я со своими студентами добивался возможности осмотреть рогозинские нефтеперегонные заводы неподалеку отсюда, в Константинове. Заверял, что нас интересует нефтяная технология только с научной стороны, но все же получил решительный отказ. Вот вам еще один пример того, как отчуждаются изобретения,- продолжает Тумский, когда собеседники осматривают павильон Нобеля.- Поглядите на эту подпись: «Аппарат для непрерывной перегонки нефти системы Л. Нобеля». Каково читать такое вам, Владимир Григорьевич?

– Не вижу повода для волнений,- улыбается Шухов,- привилегия ведь на имя Нобеля. Значит, он вправе писать, как хочет. И вообще, будет об этом.

Если уж говорить об авторстве на изобретения, Шухова больше тревожит то, что в машиностроении русские изобретатели не получили за последние два года и 10 процентов общего числа привилегий, а в химических производствах - и того меньше.

Середину павильона занимает обширная панорама Черного города работы художника Шильдера. Дымят бесчисленные трубы керосиновых заводов, змеятся проложенные по земле нефтепроводы, уходит в степь караван верблюдов, а вдали, на бакинском рейде белеют паруса шхун.

– Для полной иллюзии не мешало бы поднять здесь температуру до средних градусов знойного бакинского дня,- замечает один из собеседников,- а воздух пропитать копотью и дымом.

– И еще надо бы показать, почему бакинская нефтяная промышленность последние десять-двенадцать лет топчется на месте,-добавляет Тумский.- Все нефтепромышленники, включая и самого «передового» - Нобеля, по-прежнему гонят из нефти лишь керосин да смазочные масла, пренебрегают более ценными нефтяными товарами.

– Простите, какие ценные товары из нефти вы имеете в виду? - вмешивается стоящий поблизости дежурный представитель фирмы Нобеля.- Бензин? Хороший товар, спору нет. В прошлом году продали его 300 тысяч пудов. Но перевозка затруднительна, нужны специальные бочки. Спрашивают его только резиновые мануфактуры, маслоэк-страктные заводы да мелкие покупатели. А где крупные потребители бензина?

– Надо и о будущем думать. Вы слышали о двухместном шарабане с бензиновым двигателем?

– Да ведь это игрушка для любителей-спортсменов. Извольте заглянуть в книгу о выставке. Экипажи там идут в одном разделе с велосипедами, седлами, подковами, с мебелью и клозетами.

– Господа, не будем задерживаться,- торопит Зимин.- Нам еще многое надо увидеть. - А что мы, собственно, не видели? Экспонат завода Жукова - стеариновую свечу в семь сажен вышиной? Или говорящего тюленя?

– Пойдемте-ка лучше к Омону. Там, говорят, после ужина будут движущуюся фотографию показывать - синематограф Люмьера.

На другой день Шухов читает в «Нижегородском листке» заметку об этом вечере у Омона: «Вдруг экран как-то странно вздрагивает, и картина оживает. Экипажи едут из перспективы прямо на Вас, во тьму, в которой Вы сидите, идут люди, мчатся велосипедисты. Все движется, живет, кипит… и все это беззвучно, молча; не слышно ни стука колес о мостовую, ни шороха шагов, ни говора… Перед Вами кипит жизнь, у которой отнято слово, с которой сорван живой убор красок… Жутко смотреть на это движение теней и только теней».

Шумно и пьяно по вечерам в выставочных ресторанах. Поахали, поудивлялись занятной диковинке - живой фотографии - и забыли. Цыганский хор уступает место фокуснику, парижская певица задорно выкрикивает рефрен модной песенки, которую дружно подхватывает зал.

Девятнадцатый век на исходе.

Еще нет дизелей, нет линотипов. Еще не так давно «Вестник промышленности» объявил об утихающем увлечении электрическим светом. По вечерам фонарщики зажигают голубые газовые огни. Еще паровая машина держит первенство перед бензиновым двигателем. Газеты пишут: бензиновый самокат шел от Парижа до Бордо двое суток, а скорый поезд - всего 8 часов 45 минут. Еще не появилось в лексиконах слово «радио», и мало кто интересуется разрядоотметчиком А. С. Попова, показанным на выставке в разделе метеорологии. Еще рельсы на городских улицах принадлежат концессионерам - правлениям конно-желез-ных дорог. Лишь в Киеве да в Нижнем появились первые электрические вагоны.

В эту летнюю ночь кажется, что вся выставка, с розовым отблеском зари, тлеющим на медной обшивке ее куполов, шпилей и обелисков,- видение наступающего, вполне спокойного и устойчивого столетия. Мало кому из коротающих ночь у Омона дано услышать поступь двадцатого века - времени великих перемен.

В журнале «Русское судоходство» (Шухов привык просматривать его еще с тех пор, как стал строить наливные баржи для Волги) в восьмидесятых годах прошлого столетия печатался из номера в номер роман «Роковая война». Автор его, по слухам, штабной офицер, рисовал картину войны империи против некоей сильной морской державы. Воображаемая война на море выглядела как цепь молниеносных побед. Под губительным огнем легких крейсеров превращаются в развалины береговые укрепления противника, тонут его линейпые корабли, даже не успевшие развести пары и выйти из гавани в открытое море. Война блистательно завершается полным разгромом вражеского флота на Тихом океане.

И вот двадцать лет спустя - внезапное нападение японцев на русские корабли в Порт-Артуре, неравный, героический бой с врагом крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», трагедия Цусимы… Какая пропасть между радужными картинами романа и суровой действительностью!