Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья

Среда 12 августа . — Сегодня день рождения Алексея Николаевича — ему минуло десять леть.

Пятница 14 августа . — Великий Князь Николай Николаевич, [38] Государь назначил Великого Князя Николая Николаевича, внука Николая I, Верховным Главнокомандующим русской армии тотчас по объявлении войны. Верховный Главнокомандующий, отбыл на фронт. Перед отъездом из Петергофа он заехал в Александрию, чтобы поднести Государю первый трофей войны — пулемет, взятый у немцев в боях на границе Восточной Пруссии.

Суббота 15 августа . — Мне объявили сегодня вечером, что мне официально разрешено не возвращаться в Швейцарию. Я узнал, что это является результатом представления, сделанного Сазоновым в Берне по желанию Ее Величества. Впрочем все более и более сомнительно, чтобы швейцарцы могли выехать.

Царская Семья должна отбыть 17–20 августа в Москву, где Государь хочет, по обычаю своих предков, в тяжелую годину, переживаемую Родиной, испросить благословения Божия себе и своему народу в трагические для страны минуты.

Понедельник 17 августа . — Прибытие Их Величеств в Москву было самым трогательным и умилительным зрелищем, какое мне довелось видеть до сих пор….

После обычных приемов на вокзале мы длинной вереницей экипажей направились в Кремль. Огромная толпа наполняла площади и улицы; люди взбирались на крыши лавок, как гроздья висели на деревьях скверов, влезали в окна магазинов, толпились на балконах и у окон домов. И под непрерывный звон колоколов всех церквей из тысяч уст разносился внушительный своим религиозным величием и сдержанным волнением тот чудный русский гимн, в котором выражена вера целого народа:

Сквозь раскрытые настежь двери церквей были видны огни свеч, горящих перед иконостасами, священники в полном облачении, с золотыми крестами в руках, благословляли Царя при его проезде. Звуки гимна то замирают, то вновь крепнут и растут, как молитва, с могучим и величественным припевом:

Шествие приближается к Воскресенским воротам. [39] Под этими воротами Цари всегда проезжали в Кремль по прибытии в Москву. Они ведут из города на Красную площадь, которая тянется вдоль восточной стены Кремля. Государь выходит из экипажа и по обычаю входит в часовню приложиться к чудотворной иконе Иверской Божьей Матери. Он выходит, делает несколько шагов и останавливается, господствуя над несметной толпой. Его лицо серьезно и проникновенно; неподвижно внемлет он голосу своего народа и как бы входит в общение с ним. Еще раз он слышит биение сердца великой России…

Он поворачивается затем к часовне, крестится, покрывается и медленно подходит к экипажу, который скрывается в старинных воротах и проезжает в Кремль.

Алексей Николаевич опять очень жалуется сегодня вечером на боли в ноге. Сможет ли он завтра ходить, или придется его нести, когда Их Величества отправятся в собор? Государь и Государыня в отчаянии. Ребенок не мог уже участвовать на выходе в Зимнем дворце. Это почти всегда так, когда ему надо показаться народу: можно быть почти уверенным, что в последнюю минуту явится какое-нибудь осложнение. И правда, кажется, что его преследует злой рок!

Вторник 18 августа . — Когда сегодня Алексей Николаевич убедился, что не может ходить, он пришел в большое отчаянье. Их Величества тем не менее решили, что он все же будет присутствовать при церемонии. Его будет нести один из казаков Государя. Но это жестокое разочарование для родителей: они боятся, что в народе распространится слух, будто Цесаревич — калека.

В одиннадцать часов, когда Государь появился наверху Красного крыльца, несметная толпа, теснившаяся на площади, восторженно его приветствовала. Он медленно спустился под руку с Государыней, сопутствуемый длинным шествием, и направился по помосту в Успенский собор. Он входит в церковь среди восторженных кликов толпы. Присутствуют митрополиты: Киевский, Петербургский и Московский, а также высшее православное духовенство. По окончании службы члены императорской семьи прикладываются по очереди к святым мощам. Они следуют затем в Чудов монастырь, где молятся у гробницы святителя Алексея.

Еще долго после возвращения Их Величеств во дворец народ продолжал стоять на площади в надежде их снова увидеть. И когда мы вышли несколько часов спустя, на площади были еще толпы крестьян.

Четверг 20 августа . — Энтузиазм все растет и растет. Кажется, будто народ московский, гордясь пребыванием Царя среди него и желая удержать его в Москве возможно дольше, хочет привлечь его выражением своей любви. Манифестации делаются все более и более непосредственными, бурными и яркими.

Мы каждый день выезжаем на автомобиле с Алексеем Николаевичем. Обыкновенно мы направляемся на Воробьевы горы, откуда открывается поразительный вид на долину Москвы-реки и на царскую столицу. С этого места Наполеон, перед вступлением в Москву, смотрел на нее 14 сентября 1812 года. Зрелище это поистине величественно: на первом плане, у подножия холма — Новодевичий монастырь со своим кремлем и шестнадцатью башнями с бойницами; немного позади его — священный город со своими четырьмястами пятьюдесятью церквами, с дворцами, садами, монастырями, обнесенными зубчатыми стенами, с их золотыми куполами и причудливыми формами их ярко расцвеченных глав.

Сегодня утром, во время нашего возвращения с обычной прогулки, шофер принужден был остановиться при въезде в один из переулков около Якиманки — так велика была толпа. Она состояла исключительно из простонародья и окрестных крестьян, пришедших в город по делам или в надежде увидеть Царя. Вдруг раздались крики: «Наследник, Наследник!..» Толпа бросилась вперед, нас окружили, мы очутились, как в кольце, словно в плену у этих мужиков, рабочих, торговцев, которые толкали друг друга, кричали и пробивались вперед, чтобы лучше разглядеть Цесаревича. Женщины и дети, мало-помалу осмелев, влезают на подножки автомобиля, протягивают руки через дверцы и, когда им удается дотронуться до ребенка, кричат с торжеством: «Я его тронула, я тронула Наследника!»

Испуганный бурным проявлением этих народных чувств, Алексей Николаевич откинулся в глубину автомобиля. Он был бледен, взволнован неожиданностью этой народной манифестации, принимавшей столь крайние и новые для него формы. Однако он скоро оправился, видя добрые улыбки этих славных людей, но оставался сконфуженным и смущенным вниманием, предметом которого сделался; он не знал, что ему говорить и делать. Что касается меня, то я не без страха спрашивал себя, как все это кончится. Я знал, что для прогулок Наследника Цесаревича не делается никаких нарядов полиции, так как ни время, ни направление их не могли быть заранее установлены. Я начинал бояться какого-нибудь несчастного случая в невероятной сутолоке и давке, происходившей вокруг нас.