Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья

Государь очень тяжело переживаль события. Удар для него был тем более жесток, что он совершенно его не предвидел. Однако он не склонялся перед несчастьем. 25 июня он сместил военного министра, генерала Сухомлинова, преступная бездеятельность которого, казалось, возлагала на него ответственность за внезапно обнаружившуюся невозможность снабдить войска. Он заменил его генералом Поливановым. 27 июня он собрал в Ставке под своим председательством совет, в котором приняли участие все министры. Надо было поднять общую энергию, мобилизовать все силы и все средства страны для борьбы до победного конца с ненавистным врагом. Было решено созвать Думу. Первое заседание ее состоялось 1 августа, в годовщину объявления войны Германией России. Твердое и мужественное настроение собрания способствовало успокоению умов. Но, приглашая всю страну содействовать защите родины, Дума требовала, чтобы виновники несчастия были найдены и наказаны. Несколько дней спустя, Государь назначил «верховную следственную комиссию», чтобы установить, на ком лежит ответственность за национальное поражение.

В это время, наступление немцев в Польше продолжало развиваться; 5 августа была покинута русскими Варшава, и войска перешли на правый берег Вислы. 17 августа было взято Ровно; одна за другой все русские крепости падали под напором неприятеля, которого, казалось, никакие преграды уже не способны были задержать. В конце августа все Царство Польское было в руках немцев.

Поражение принимало размеры катастрофы и ставило в опасность самое существование родины. Удастся ли остановить поток завоевателей, или придется, как в 1812 году, отступить вглубь страны, уступая русские земли неприятелю? Неужели все понесенные жертвы ни к чему не привели?

Деревня страдала от постоянных наборов и реквизиций; хлебопашцам не хватало рабочих рук и лошадей. Вместе с расстройством железнодорожного сообщения и притоком беженцев в городах росла дороговизна. Из уст в уста передавались самые пессимистические речи, говорили о саботаже, об измене…. Русское общественное мнение, столь непостоянное, столь склонное к преувеличениям, как в радости, так и в горе, — предавалось самым мрачным предчувствиям.

И вот в минуту, когда Россия переживала этот острый кризис, Николай II решил взять на себя Верховное командование армией.

Государыня уже в течение многих месяцев побуждала Государя принять это решение, но он все время противился ее настояниям: ему претила мысль отнять у Великого Князя Николая Николаевича командование, которое он ему вручил. Как только вспыхнула война, его первым движением было стать во главе армии; однако, сдаваясь на просьбы министров, он отказался от самой заветной своей мечты. Он всегда сожалел об этом, но теперь, когда немцы, завоевав всю Польшу, продвигались по русской земле, ему казалось преступным оставаться в тылу и не принять более деятельного участия в защите своей страны.

Государь вернулся 11 июля из Ставки и раньше, чем прийти к этому решению, провел два месяца в Царском Селе. Я передаю здесь мой разговор с ним 16 июля, потому что он ясно указывает, каковы были уже тогда воодушевлявшие его чувства. Он в этот день встретил нас с Алексеем Николаевичем в парке. Рассказав ребенку некоторые впечатления о своей последней поездке в армию, он обернулся ко мне и добавил:

— Вы не поверите, как тягостно мне пребывание в тылу. Мне кажется, что здесь все, даже воздух, которым дышешь, ослабляет энергию, размягчает характеры. Самые пессимистические слухи, самые неправдоподобные известия встречают доверие и облетают все слои общества. Здесь заняты лишь интригами и происками, живут только эгоистическими и мелкими интересами; там же — дерутся и умирают за родину. На фронте одно чувство преобладает над всем: желание победить; остальное забыто, и, несмотря на потери, на неудачи, сохраняют веру…. Всякий человек, способный носить оружие, обязан быть в армии. Что касается меня, я не могу дождаться минуты, когда присоединюсь к моим войскамь. [42] Это же чувство заставило его после отречения сказать одному из офицеров свиты: «И подумать только, что теперь, когда я уже больше не Император, мне не позволят даже сражаться за мою родину!» — Эта фраза вполне выражала его внутреннее чувство.

Императрица сумела использовать это горячее желание: она постаралась победить его сомнения, которые, с другой стороны, могли быть ему внушены некоторыми соображениями.

Она желала удаления Великого Князя Николая Николаевича, которого обвиняли в том, что он под рукой пытается подорвать престиж Государя и хочет вызвать в свою пользу дворцовый переворот. Кроме того, доверяя сведеньям, получаемым ею от г-жи Вырубовой, она была уверена, что Ставка была центром заговора, цель которого была схватить ее в отсутствии Государя и удалить в монастырь. Царь вполне доверял верности Великого Князя Николая и считал его неспособным на какой бы то ни было обман, но допускал возможность его соучастия в кознях против Царицы. Он сдался, однако, лишь когда повелительное чувство, побуждавшее его стать во главе армии, сделалось в его глазах долгом совести. Вступая лично в борьбу, он хотел показать, что война будет доведена до конца, и подчеркнуть непоколебимую свою веру в конечную победу. Он считал своим долгом Главы государства в эти трагические минуты, не щадя себя, принять на себя всю ответственность. Он хотел также своим присутствием вселить веру в войска, настроение которых было поколеблено целым рядом неудач. Они устали бороться с врагом, главная сила которого заключалась в преимуществе его вооружения.

Несмотря на последние отступления, военный престиж Великого Князя Николая Николаевича был значителен в России. Во все время этого первого года войны он доказал свою твердость и решимость. Лишение его командования в минуту поражения могло быть принято за указание, что его считают ответственным. Оно могло быть истолковано, как наказание, столь же несправедливое в отношении его заслуг, сколь и оскорбительное для его чести. Государь отдавал себе в этом отчет и решился на это лишь скрепя сердце. Он сначала намеревался оставить Великого Князя при себе в Ставке, но это создало бы щекотливое положение для бывшего Главнокомандующего, и он решил назначить его Наместником на Кавказ и Главнокомандующим армией, действовавшей против турок.

Государь сообщил министрам свое решение принять Верховное командование в совете, собранном в Царском Селе за несколько дней до отъезда в Ставку. Это известие совершенно ошеломило большинство присутствовавших, и они пытались убедить Государя отказаться от своего предположения. Они указали ему на серьезное неудобство, которое создастся для успешного хода дел, если он, Глава государства, будет почти постоянно пребывать в Ставке, на расстоянии более 800 верст от места пребывания правительства. Они ссылались на многочисленные его обязанности и просили не брать на себя новой и столь тяжкой ответственности. Наконец они умоляли его не становиться во главе войск в такую критическую минуту: в случае неудач он рисковал подвергнуться нападкам, которые подорвали бы его престиж и авторитет. Но Государь остался непоколебим. Некоторые из окружающих сделали новые попытки отговорить его, но они равным образом не удались, и 4 сентября вечером он уехал в Могилев, где находилась Ставка. На следующий день он подписал приказ, в котором извещал войска о своем вступлении в Верховное командование и в конце собственноручно прибавил: «С твердою верою в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять Наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской».