Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

— В случае принятия кем-либо вашего вызова, позвольте мне иметь счастье быть вашим секундантом.

— А если нет улик и доказательств моей виновности, — продолжал Конде, помолчав и обращаясь к королю, — тогда я умоляю ваше величество не слушать злонамеренных клеветников и верить, что я неизменно вашего величества верноподданный!..

Конде был немедленно освобожден, и следственная комиссия распущена к совершенной досаде Гизов и торжеству протестантов. Другой важной уступкой со стороны короля был ромартенский указ, слагавший с парламентов всякое разбирательство дел, касающихся вероисповеданий, и предоставлявший таковое единственно суду епископов. В августе король созвал в Блуа думу (assemblBe des notables) для обсуждения мероприятий против распрей религиозных и дальнейших столкновений католиков с кальвинистами и протестантами. На это собрание, продолжавшееся четыре дня, приглашены были наваррские Бурбоны и знатнейшие вельможи из иноверцев; первые же, однако, не воспользовались радушным приглашением, опасаясь (может быть и основательно) предательства и западни. Главным защитником угнетаемых протестантов был мужественный Колиньи, настойчиво требовавший удаления Гизов от всякого вмешательства в государственные дела, так как эти временщики были главной причиной кровавых столкновений и неурядиц. Не давая никакого прямого ответа, король решил созвать новую думу в Орлеане, куда и прибыл в сопровождении войска и целого отряда итальянцев телохранителей. Эта воинственная обстановка — следствие боязни Франциска II за свою безопасность — придала созванной думе далеко не тот миролюбивый характер, которым ей следовало бы отличиться. Клевреты Гизов доносили ежедневно о продолжающихся заговорах Бурбонов и Конде, появление тех и других в думе могло служить порукой их невинности, и в то же время безопасности короля. Вторично приглашая их принять участие в совещаниях об умиротворении Франции, король заверял честным словом, что свобода короля наваррского и принца Конде будет гарантирована. Антоний Бурбон и принц поверили Франциску, но немедленно по прибытии в Орлеан были арестованы. Подвергнутый вторично суду, Конде на этот раз был обвинен кругом и приговорен следственной комиссией к смертной казни. Жена его Элеонора де Руа (Roye) на коленях умоляла короля пощадить жизнь ее господина и супруга, но Франциск II, строгий во всех случаях, когда следовало быть кротким, отверг ее просьбу, повторяя, что не может пощадить родственника, намеревавшегося лишить его и короны, и жизни. Так сумели Гизы вооружить против принца этого бедного и слабоумного мальчика. Историк де Ту, с оговоркой насчет правдивости известия, пишет, будто бы герцог Гиз уговорил короля своеручно зарезать пленного короля наваррского, и Франциск было согласился, но потом одумался, не в силах отважиться на подобное злодейство, и за этот отказ удостоился от Гиза названий трусишки и подлеца. Этот факт де Ту почерпнул из политического памфлета, изданного протестантами с именем Жанны д'Альбре, супруги короля наваррского, матери Генриха IV. Этот подлог имени всего лучше ручается за неверность возмутительного факта, и если основывать мнение о главных деятелях на поприще религиозных войн на памфлетах, изданных друг против друга обеими сторонами, тогда окажется, что обе были правы и в тоже время кругом виноваты. История должна говорить не языком страстей, писаться должна не дрожащей от бешенства рукой. И к чему вымыслы там, где и так довольно одной страшной правды?

Смертный приговор принца Конде был подписан, и казнь его была назначена 26 ноября 1560 года. Не желая присутствовать при ее совершении, король выехал в загородный дворец, но в дороге внезапно у него сделалась заушница, быстро перешедшая в антонов огонь, и Франциск II скончался 5 декабря, семнадцати лет и десяти месяцев от рождения. В народе разнеслась молва об отравлении, хотя смерть короля, при его слабом, болезненном организме, могла произойти и произошла от болезни наружной. Как бы то ни было католики обвиняли протестантов, протестанты католиков. Поговаривали и о том, будто смерть короля дело иностранной политики. Эта смерть спасла жизнь принцу Конде и в недовольных воскресила надежду на перемену к лучшему в государственном строе. Замечательно, что Гизы, королевы — мать и супруга — и с ними весь двор до того растерялись в первые дни кончины Франциска II, что из них никто не озаботился о честном погребении покойного короля. Его хоронил на свой счет дряхлый изгнанник, служивший еще Карлу VIII — Таннепои дю Шатель, гроб его провожали два дворянина, слепой епископ Санлисский и несколько верных служителей.

Тирания и лютая кровожадность в венценосцах — вот еще две характерные черты XVI века, о которых мы хотя и не упомянули во вступлении к нашему труду, но не теряли их, однако же, из виду. Почти каждое государство, будто состязаясь с другими, порождало своего Тиберия, Калигулу или Нерона. Турция имела Солимана II, Испания — Филиппа II, Дания — Христиерна II, Россия — Ивана Грозного, Швеция — Эрика XIV, Англия — Генриха VIII. Все они, будто звери одной породы, во многих чертах имеют какое-то родственное сходство, но оно особенно бросается в глаза при сличении Генриха VIII, короля английского, с Иваном IV Васильевичем, царем всея Руси.

Царствование Генриха, подобно царствованию Грозного, можно разделить на две эпохи — славы и бесславия. В первую пору тот и другой отличались прекрасными качествами, заботливостью о народе, ревностью о пользах государства и славными воинскими деяниями… Потом они словно перерождаются, и все их действия клонятся как будто к тому, чтобы невинно проливаемой кровью смыть первые страницы своих биографий, а злодействами изгладить из памяти народной все отрадные впечатления первых лет их царствования! Новейшие казуисты утверждают, что каждое преступление совершается человеком не в нормальном состоянии его умственных способностей и что оно есть проявление болезни воли или припадок сумасшествия. Допуская этот взгляд на преступления и преступников можно, право, подумать, что в XVI веке, от его начала до конца, в Европе свирепствовала какая-то эпидемия зверства: лихорадка деспотизма, красная горячка или мания самодурства. Действительно, при сравнении тиранов разных стран между собой они — по разительному сходству зверских своих выходок, по изобретательности на пытки и истязания, по адской иронии, которою приправляли смертные приговоры, — напоминают одержимых однопредметным помешательством. Возьмем неукротимое сладострастие Генриха VIII и нашего Грозного, их языческое женолюбие, облекаемое, однако, в форму законного, супружеского сожительства: в этом один как будто подражал другому. Генрих VIII любил богословские прения и выказывал при них претензию на основательное изучение предмета; Грозный точно так же любил беседовать с духовенством, хвалил иноческое житье и кощунственно подражал ему со своей опричниной в Александровской слободе. Советы Вассиана, инока Кирилловского монастыря, растлили сердце царя Ивана Васильевича и посеяли на эту восприимчивую почву первые семена злобы и ярости. Тоже самое, хотя иными путями, сделал с сердцем короля Генриха VIII его любимец, честолюбивый кардинал Уолси. Наконец, по какому-то таинственному предопределению и царь русский, и король английский преобразились к худшему и впали в тиранию почти через одинаковое число лет: Грозный — через двадцать два года /1538-1560/, Генрих VIII — через двадцать один год /1509-1530/. Тирания первого длилась, однако, двадцать четыре года /1560-1584/, к Англии Провидение было милосерднее: Генрих VIII свирепствовал семью годами менее — с 1530 по 1547 год. И того достаточно было.