Борис Сичкин - Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума

Женя выполнила все гадальные процедуры и говорит:

— Ну что, милочка, вам надо пробздеться.

В течение какого-то времени та мучительно пытается сообразить, что бы это могло означать; наконец, интуиция ей подсказывает верное решение:

— Ну вот, суббота или воскресенье...

— Нет-нет, милочка, вам надо не бзднуть, а пробздеться.

— Ну, через две недели длинный уикенд, мы с мужем собираемся в горы...

— Милочка, вы меня не поняли — вам нужно серьезно пробздеться.

— Ну, я не знаю, я уже была в отпуске, я не могу...

— А тогда пиздец.

— Пиздёц?..

— Знаете что, милочка, в следующий раз приходите с переводчиком, а то вы ни хуя русского языка не понимаете.

Да, вот что значит жить вдали от родины и быть оторванной от великого и могучего.

В этой связи не могу не вспомнить авторский концерт Емельяна. Емельян во фраке с достоинством выходит на сцену, садится за рояль, чувствуется, что он уже весь в музыке, и весь его облик дышит благородством. Сидящая рядом со мной интеллигентная женщина с прекрасным русским языком (она в России работала адвокатом) наклоняется ко мне и уважительно, с оттенком гордости говорит:

— Сразу видно, что композитор, а не хуй-ветер.

В тамбовской тюрьме я одно время сидел в камере с малолетками и был у них "бугром", то есть бригадиром. Иду в библиотеку и спрашиваю одного обаятельного с хорошим чувством юмора пацана:

— Федя, какую тебе книгу принести?

— Михалыч, принеси книгу, где есть знакомые буквы.

Феде назначили адвоката. После встречи с адвокатом я его спросил:

— Ну как, понравился тебе адвокат?

— Нет. Худая длинноносая — кошмар. Вот у Сережки прекрасный адвокат — с вот такой жопой, — он развел руки метра на полтора, — и буфера по два пуда.

Я спросил Сергея, что говорит его адвокат.

— Я ее не слушаю. Она садится, а я смотрю на ее сиреневое трико.

Мне разрешили читать, что угодно, но малолеткам с воспитательными целями давали только патриотические книги, из которых они постоянно вырывали последние страницы. Я спросил — зачем?

— Чтоб никто не мог узнать, чем кончается это дерьмо.

Проходивший со мной по одному делу администратор в тюрьме прочитал много книг на медицинскую тему, но не до конца усвоил материал и на суде сказал:

— Постоянные издевательства следователя довели меня до такого состояния, что пульс у меня 60 ударов в минуту, а давление 120 на 80.

Сосед по камере в тамбовской тюрьме пожаловался мне, что адвокат не только защищал его из рук вон плохо, но, похоже, даже был недоволен прокурором, который, по его мнению, запросил слишком маленький срок. Я был знаком с адвокатом и, увидев его в суде, спросил, что между ними произошло.

— Это же такая сволочь! — с возмущением ответил адвокат. — Он строитель, и должен был отремонтировать дорогу. Дорогу он не отремонтировал, а деньги украл. У меня радикулит, и вот я ежедневно по этой не отремонтированной дороге езжу в суд и обратно. Вы можете себе представить эту пытку: с моим радикулитом по всем этим рытвинам и колдобинам?! Таким место только в тюрьме.

Начиная со Жданова, все советские руководители культуры не имели никакого отношения к искусству — главное, чтобы был партийный работник и знал, когда и где за, а когда против. Жданов мог сыграть одним пальцем на рояле "Чижик-Пыжик", правда, часто сбивался и настолько поразил музыкальной эрудицией и однопальцевой техникой Сталина, что тот тут же назначил его главным идеологом. Директором Мосфильма был бывший комиссар милиции Сизов. Директором театра им. Франко в Киеве был назначен работник КГБ. На собрании один артист спросил его, будут ли отпущены деньги на реплики.

— А как же, — бодро ответил новый директор, не понимая причины всеобщего веселья.

В театре Эстрады неожиданно сняли мой знаменитый номер иллюзиониста. Я ничего не могу понять, спрашиваю худрука, тот отвечает:

— Приказ зав. отделом министерства культуры СССР. Я записываюсь на прием, прихожу и говорю:

— Номер идет на ура, он совершенно аполитичен — это безобидная пародия на цирковой иллюзион, очень смешной — на одном из концертов был канадский посол и смеялся до колик; почему его сняли?

— Неизвестно, каким смехом смеялся канадский посол, — многозначительно сказал зав. отделом министерства культуры.

Излишне говорить, что любой театр, концертную бригаду в зарубежные поездки всегда сопровождал сотрудник КГБ, также оформленный членом театра или бригады. Есть такой анекдот: На международном конкурсе скрипачей первая премия — скрипка Страдивари. Советский скрипач занял второе место и страшно огорчен. Его товарищ-скрипач, не занявший никакого места говорит ему:

— Ну чего ты расстраиваешься! Подумаешь — скрипка. Ну, так ты занял второе место — хорошая денежная премия.

— Ты не понимаешь: для меня эта скрипка, как для тебя маузер с дарственной надписью Дзержинского!

На съемках фильма "Падение Берлина" работник КГБ был оформлен постановщиком-директором и наивно думал, что никто не догадывается, кто он такой. После конца съемок он, рассчитывая поразить, одел свой мундир старшего лейтенанта КГБ и был страшно разочарован, когда Юра Тимошенко сказал ему:

— Как, вы старший лейтенант? Мы не сомневались, что вы капитан.

В Минводах я делал пародии на эстрадный концерт. В номере с жонглером я работаю с воображаемыми предметами: палочками, шариками, мячом и т.д. После концерта директор филармонии мне говорит:

— Что же это такое? Неужели Москонцерт не может купить настоящий реквизит, почему такая бедность?

Я с ним полностью согласился и попросил написать в дирекцию Москонцерта и выразить свое отношение.

Я показывал номер "Случайные танцоры". Худрук в целом одобрил, но порекомендовал укоротить и внес ряд дополнительных замечаний. Я оставил все, как есть. На следующем представлении худрук сказал:

— Ну вот, сейчас номер заиграл.

Директор: - А мне как раз раньше больше нравилось.

Сталин гениально держал в страхе всю страну и полностью опроверг крылатое революционное утверждение "Всех не пересажаете!" Однажды Сталин, сам о том не подозревая, очень мне помог.

Московская областная филармония устраивала большой фестиваль искусств, и я должен был участвовать в нескольких номерах. Денег не было, и концерты были очень нужны. В первом концерте я делал номер Тирольский танец". После концерта директор областной филармонии Василий Васильевич Познанский подошел ко мне и сказал:

— Борис Михайлович, мне хвалили ваш номер, но, честно, мне он не очень понравился. В нем нет ни танца, ни смысла, так — дуракаваляние. Это не смешно, я бы даже сказал, пошло.

Я понял, что этот концерт — последний, и со жратвой намечаются серьезные перебои.