Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха

Все же не так страшен черт, как его малюют — дело поправимое. Главное, чтобы командир был справедливым и всегда поступал по совести. Многое уметь делать самому, стрелять метко, быть выносливым, честным и храбрым, заботиться о бойцах больше, чем о самом себе — все это входит в его обязанности. То ли от подобного понимания своих обязанностей, то ли от того, что считал себя больше солдатом, чем командиром, Федор не торопился ругать бойцов за их ошибки, а терпеливо объяснял и показывал им.

В общем, Охлопков теперь совсем не такой, каким был раньше. Он стал более спокойным, рассудительным.

Фашиста можно победить, повторял Федор новичкам. Фашист вовсе не храбрый. И откуда ему быть храбрым? Он, как мы, не защищает свою землю. Он пришел сюда добывать себе богатство. Потому, как всякий разбойник, смерти боится пуще всего. Разбойник только нападать мастак. Окажи ему сопротивление — тут же убежит.

И на самом деле так. Фашистская армия предпочитает нападать вероломно. Она хочет брать испугом да натиском. А ты провали ее планы, делай все наперекор, тогда можно и потягаться с ним. Танков, самолетов у него пока больше. Он и прячется за эту броню. Когда силы равны, он и сейчас первым бежит.

Еще, как понимает Федор, никогда не бывало так, чтоб награбленное богатство и его дележ объединяло людей. Те, которые гоняются за наживой, собираются, как стая волков, ненадолго. Им нужен хороший отпор. Раз так, надо научиться бить врага как подобает и передать другим то, что ты освоил.

Фашист не только вояка и разбойник. Он и убийца. От него можно избавиться, вытравливая смерть смертью. Другого пути нет.

Научиться бить врага можно хоть у кого, даже у него самого. К примеру, Федор научился у фашиста двум вещам. Прежде всего фашист научил Федора ненависти. Ведь враг не довольствуется тем, что убивает на поле брани. Куда бы ни ступала его нога, он опустошает все. Он вешает и убивает всех полуголодную старушку, не захотевшую отдать последнюю курочку, девушку, оказавшую сопротивление против отправки в Германию… Где фашист — там горе и слезы, кровь и смерть…

… Как-то раз шли вдвоем на разведку. С опушки леса наблюдали за деревней с тремя-четырьмя уцелевшими избушками. Вдруг, откуда ни возьмись, появился «Ме-109». Самолет сделал несколько витков. Он с первого захода сбросил мелкокалиберные бомбы. Со второго и третьего захода обстрелял избушки из пулемета. Затем этот стервятник в последнем витке, покачивая крыльями, «попрощался» со своими беззащитными жертвами и, довольный, спокойно улетел на запад. Когда разведчики вошли в крайний домик попить, казалось, никого не было. Увидев стоящий у входа ушат, принялись утолять жажду. Только напившись, заметили за печкой женщину. Она беззвучно плакала. На кровати — худенькая девочка лет десяти. Голова в крови и, кажется, уже мертвая. Уйти нельзя. Что делать? Разведчики переглянулись. Потом старший боец выдавил из себя:

— Может, вам помочь?

Женщина обернулась на голос и слабо махнула рукой:

— Нет, теперь не надо помощи. — Мать на время перестала лить слезы. Ах, это вы пришли? — Она сделала несколько шагов к разведчикам и, как будто сама себе, скороговоркой начала рассказывать. — Когда на ступал фашист, мы остались — места на подводе не хватало… Я вот этими руками выкопала яму на 120 могил. Саму дважды водили на расстрел за то, что я жена красного командира. А сейчас вот… ее убили. Она вон там на печке сидела, качая ногами… Теперь мне никто не нужен. Поздно вам нас спасать…

"Поздно вам нас спасать…"

От этих слов горемычной бойцам стало так жутко, что они не осмелились сказать ей хоть одно слово утешения. Так и ушли, потрясенные до онемения.

А еще, недавно боец из Псковской области получил письмо от жены и сына, эвакуированных в Казахстан и, закрыв лицо ладонью, плакал навзрыд. Сын, двенадцатилетний мальчик, писал отцу: "Папа, я рад, что ты живой. Сюда похоронки приходят очень часто. Мы живем хорошо. Хлеб едим каждый день. Но мне, папа, ой, как хочется домой! Жду и жду. Вы никак не освобождаете нашу деревню. Сам хотел идти в военкомат, заявление написал, да мама запретила. Учись, говорит…"

Все это вместе вызывало огромную ненависть к врагу.

Еще фашист ценой жизни учил борьбе за выживание, безошибочно угадывать когда и чего следует бояться. Если немец ведет огонь наобум, ночью без видимой причины пускает ракеты, значит, чего-то остерегается. А если не отвечает на огонь или надолго замолкает, надо быть начеку. Это ничего хорошего не сулит. Иной раз артиллерия противника бьет по дзоту или еще по какой-то одиночной цели, тогда считай — сила у него небольшая. Бывает, их двухфюзеляжный «Фокке-Вульф» или, как именуют его солдаты — «костыль», часто маячит в небе. Это верный признак того, что к нам идет подмога или наши где-то вблизи фронта подтягивают свежие силы. Если загрохотала вражья артиллерия и появились танки, то жди сильной атаки. Или вот, огонь артиллерии быстро утих, танков два-три — это фриц идет в атаку малыми силами. Тут он кого-то прикрывает или от чего-то нас отвлекает. В небе появятся 7–8 «мессершмитов» и пронесутся над передовой, ведя на ходу бесприцельный огонь. Скоро, минут через 4–5, жди бомбардировщиков, следующих в наш тыл. Или же, ночью два-три самолета на передовую сбрасывают бомбы. На это можно не обращать внимания — фашист просто пугает, чтобы не дать спать спокойно.

Кто не знает маневр врага, тот не отдыхает даже тогда, когда это вполне возможно, боится чего не следует бояться, нервы и силы тратит впустую.

Как понял позже Федор, автоматчиков, когда они составляли всего одно отделение на весь полк, использовали в боевом охранении, в разведку с боем, а в наступление вели их в особо нужных случаях, как ударную силу. Бывало, их сажали на танк или на сани, прицепленные к танку и перебрасывали как десант. Автоматчики находились почти всегда в распоряжении командира батальона. Он же повторял каждый день: "Надо быть там, где враг меньше всего нас ожидает. Подойти как можно ближе и первым открыть огонь. Кто опередил, тот и хозяин положения".

Рота автоматчиков в бою идет впереди. В условиях города или деревни именно она очищает дома, подвалы, недоступные места. Там, где бессильны артиллерия и танки, туда перебрасываются автоматчики. Рота везде открывает путь пехоте.

Но как ни настраивай себя, жизнь не всегда оборачивается тебе нужным боком. С южных фронтов доходили сообщения одно тревожнее другого. Враг взял Харьков, Севастополь… А здесь, на полосе Калининского и Западного фронтов, части двух армий и одного кавалерийского корпуса только что выходили из окружения. 41-я и 22-я армии в районе города Белого с большим трудом остановили наступление частей немецкой 9-й армии и не смогли присоединиться с нашей 39-й. Эти сообщения Федор старался принимать спокойно. Он рассуждал по-своему: "В прошлом году выдержали, обойдется и ныне". Даже когда в сводках одни за другим замелькали Воронеж, Старый Оскол, Луганск, Ростов-на-Дону, Клетская, Сальск, Краснодар, у Федора была уверенность в том, что немца можно остановить и отбросить. И ему казалось, что все настроены именно так: у бойцов веселья, смеха было больше, чем ругани и уныния…