Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха

Всему бывает конец. После очередного формирования и учебной подготовки 375-я стрелковая дивизия тронулась с насиженных мест. По пути на фронт остановились на перевале. Охлопкова вызвали к парторгу батальона. Он знал, зачем его вызывают — в тот день он вступал в партию.

Федор, волнуясь, отвечал на вопросы, как его учил парторг.

Председатель комиссии, пожилой капитан, что-то спросил у комиссара батальона, затем обратился к вступающему в партию:

— Товарищ Охлопков, в боях ты участвуешь больше, чем полгода. Скажи-ка, веришь ли ты в победу?

— Верю!

— Ведь твой родной край отсюда очень далек же, а?

— Нет, товарищ капитан, моя Якутия здесь и здесь я вместе со всеми защищаю ее честь!

Председатель еле заметно улыбнулся и еще спросил:

— Если тебя примут в партию, то что ты считал бы своей первой обязанностью?

— После воинской присяги я даю свою вторую клят ву. Как коммунист, я должен быть лучшим бойцом и пока бьется мое сердце, буду беспощадно бить врага.

Ответами Федора больше всех остался доволен парторг батальона. Он первым и поздравил Федора с вступлением в партию.

Прошло еще два, полных забот, дня перед тем, как была объявлена боевая тр. евога. Вечером перед строем всего личного состава дивизии подполковник Ратников зачитал приказ Верховного Главнокомандующего за номером 227. Приказ этот оставил в душе Федора тяжелый осадок — обиду за армию и недовольство собой. А на то, что теперь ему — командиру отделения давалось право расстреливать на месте того, кто не поднимется в атаку или побежит назад, Федор как-то даже не обратил внимания.

Когда после долгой суматохи, наконец, поезд тронулся, Федор вздремнул среди шума-гама и тут же увидел во сне женщину, у которой осколком бомбы убило дочку, ее глаза, полные горя и упрека, подполковника Рат-никова, читающего приказ № 227, почерневшие в сумерках лица бойцов, их клятву перед спущенным знаменем, батальонного комиссара, вручившего ему партийный билет со словами: "Коммунист должен быть всегда впереди, там, где больше всего нужно и опасно. Коммунист продолжает сражаться даже мертвым…" Затем появились Потапенко, Барк, Боровков, Чернозерский. Все они с пистолетами в высоко поднятых руках говорят друг за другом: "Коммунист в атаку встает первым, первым идет в огонь…" Откуда-то четко и внятно доносилось запомнившиеся с детства строки из стихотворения якутского поэта революционера:

И, даже мертвый, вражеские пули

Остановлю я сердцем, как броня…

Снова наступление. И снова на Ржевском направлении.

Утром рота автоматчиков заняла деревню Галахово. В семи домах ни одной живой души, кроме одного петуха с выщипанным хвостом, который бегал возле дома с дощатой крышей и плетеным из тальника забором. Кур не было. Во дворе лежала убитая собака. На столе в прихожей стояли пустые бутылки, валялись банки. В самой чистой и просторной комнате бросались в глаза шторы с кружевами. Под кроватью лежали тапки. Там же стоял горшок. Видимо, здесь жил офицеришка с замашками аристократа.

Враг прячется по краям пашни с высоким спелым хлебом. Автоматчики расположились ниже сгоревшей деревни прямо на болоте.

Федор, изредка огрызаясь одиночными выстрелами, сооружает себе окоп. За двумя высокими кочками он сгребает болотную жижу, кладет туда траву и стержни кувшинок, выдергивая их с обеих сторон.

Другие тоже что-то делают. Федору видны лишь два ближних соседа. Остальных только слышит, когда ведут огонь. Когда прекращается стрельба, кажется, что вокруг, кроме них троих, никого и нет. Тогда Федор начинает беспокоиться и хочется ему позвать своих. В такие минуты если кто-то невзначай шлепнет жижей, то он успокаивается: шлепает — значит, живой. По предположениям Федора, их сейчас девять. Справа на самом краю — Габитуллин. Когда «заговорит» его ручной пулемет, всем становится как-то легче. Он, вроде, ничего особенного не говорит и не делает. А его все уважают. Как бы желая понять это, Федор нередко вглядывался в его лицо: крутой широкий лоб, аккуратный, высокий нос, большие карие глаза, густые брови, похожие на крылья птицы, пышный треугольник черных усов, крупные, но сочные губы этого статного и красивого мужчины. Казалось бы, внешность на фронте меньше всего должна иметь значение. Оказывается, она и здесь нужна. Габитуллина все охотно слушаются и зовут его не иначе, как «Старик».

Рядом с Габитуллиным — Валентин Хохлов. Веселый, острый на язык. Любит шутить и разыгрывать. Сам худощавый, даже щуплый. Дружит со «Стариком». Иной обижается на его шутки, тогда он бежит к «Старику» и ныряет, как он сам говорит, под его авторитет.

Между Хохловым и Федором расположились два парня из Свердловска Репин и Сергеев, слева — Бобров из Смоленска. Говорят, он был в плену. Сегодня хорошо воюет. Утром перед наступлением на Галахово гранатой вывел из строя расчет пулемета, долго не дававшего приблизиться к деревне. Странный этот Бобров: "я да я" и на все соглашается уж больно быстро. Федор не питал к нему особого доверия.

Остальные — Агеев, Фаткулов, Мордвинов и Стацюк — сегодня вступили в бой впервые. Не струсили.

Словом, нет такого, с кем надо было бы нянчиться. Никто не хнычет, хотя здесь, на болоте, сыро и гадко. Но худа без добра не бывает. Идет шестой час, как фашист оттеснил отделение на это болото. Все это время бьет из минометов и орудий. А потерь нет. Снаряд плюхается в трех-четырех шагах и, успевая уйти глубоко в мягкий грунт, взрывается столбом прямо вверх. Только вот грязью обливает до невозможности, притом дважды: когда падает и когда взрывается.

Противник и сейчас не прекращает артиллерийского огня, но не встает в атаку. Видимо, думает: загнал в болото и возьмет измором. С наступлением темноты отсюда надо выбраться. И приказ такой — "держаться до вечера!"

Держаться до вечера! А как? Патронов мало осталось. Гранат еще меньше. Наша артиллерия, не имея возможности подойти ближе, бьет издалека. Из-за болот не ходят машины и подводы.

Федор пополз к Репину и Сергееву. Он продвигается, подминая собой траву и цепляясь руками-ногами за кочки. Тут еще давит тяжесть одежи, насквозь пропитанной водой и грязью. Когда до ребят осталось совсем немного, прямо перед Федором взорвалась, поднимая столб грязи, мина. Федору показалось, что угодила она прямо в окоп к ребятам. "Ох, гады!" — вырвалось у него и он, задыхаясь от брызг жижи, окликнул ребят. К счастью, они остались живы и здоровы. "Щюда-сюда, мы здесь," — ответили они. Когда подполз к ребятам, они лежали, спокойно сбрасывая комья грязи с лица и рук.

— Живы?

— Живы.

— Надо боеприпасы принести. Если подвода или под носчик не встретятся, пойдете до боепитания. К вечеру быть здесь!