Владимир Новиков - Высоцкий

«В связи с полученным Вами разрешением на многократный выезд из СССР во Францию и обратный въезд, пошлина в размере 300 рублей должна быть уплачена один раз – при получении указанного разрешения.

При получении очередного разрешения на выезд в пределах полученного Вами документа о многократном пересечении границы СССР вы будете дополнительно уплачивать госпошлину лишь в размере пяти рублей».

Ощутимое облегчение – во всех смыслах. Но настроение у Высоцкого в эти дни отнюдь не приподнятое. «Развязка» приключается второго апреля, когда он оказывается не в состоянии довести до конца «Десять дней» – после антракта роль Керенского за него доигрывает Золотухин. Такого случая таганская история еще не знала. С четвертого апреля он в двадцатой больнице, где ему в стоматологическом отделении неудачно лечат периостит (воспаление надкостницы), и седьмого числа реанимобиль Склифа отвозит его в реанимационное отделение Института скорой помощи.

Прилетает Марина, он ее не узнает, погрузившись в галлюцинации. Врачи обнаруживают частичную отечность мозга, разрушение одной почки и печени. Еще один срыв, говорят, – и либо смерть, либо умственная неполноценность. Диагноз действительно угрожающ, а прогноз не нов: не первый раз пугают и не впервые ошибаются, не учитывая жизнедеятельности такого органа, как душа, которая постепенно берет верх над полуразрушенной плотью. Через два дня после премьеры «Мастера» (так уж совпало) Высоцкий снова в театре.

Только что вышел иллюстрированный буклет «Владимир Высоцкий», автор – та же Ирина Рубанова, что раньше публиковала статью о нем в «Актерах советского кино». Двадцать четыре странички – не совсем, конечно, книга, скорее брошюра, но все-таки… Обычно такие штуки актеры дарят друг другу с надписью типа «от персонажа». Персонажем быть хорошо, но автором – лучше. Стоять бы за конторкой и писать! Но при такой жизни много не сотворишь…

Песни рождаются все реже, и главным образом обобщенно-философские. Песенное здание в целом уже построено, теперь оно венчается перекрытием из вечных тем и мотивов. Захотелось написать о глупости, правящей миром, – вслед за Эразмом Роттердамским и Булатом Окуджавой с его «Песенкой о дураках». Сначала возникла история про трех глупцов – недостаточно, пожалуй, внятная и отчетливая, а потом притча о Правде и Лжи, где античный мотив «нагой истины» с вкраплениями евангельской символики развернут в грубовато-житейский сюжет о том, как Правду раздевают и обкрадывают:

У Окуджавы было рассказано о том, как поменялись местами умные и дураки:

У Высоцкого такое же «кви-про-кво» происходит с Правдой и Ложью:

Называя эту вещь «подражанием Окуджаве» он имел в виду скорее продолжение, преемственность. Поскольку имитации чужого слова и чужого чувства здесь нет – каждая строка оплачена собственным опытом и собственной болью.

Опять впереди долгое путешествие, и это дает душе зацепку для того, чтобы выбраться из ямы.

А до того – новое турне по Донбассу, организованное Гольдманом – это теперь своего рода импресарио Высоцкого. Начал он работать в этом качестве довольно эксцентричным способом. Выходят однажды Высоцкий с Ваней Бортником из дому, садятся в «мерседес», а на заднем сиденье вдруг возникает некто, как тень отца Гамлета: «Извините, Владимир Семенович…» Оказалось, в незакрытую машину пробрался один из эстрадных администраторов, устраивающий концерты на стадионе в Севастополе. Город русской славы ждал Муслима Магомаева, а тот неожиданно уехал за рубеж. Вот Гольдмана и послали срочно завербовать Высоцкого, который один может спасти ситуацию. Предложил триста рублей за концерт, причем всю сумму заплатил заранее. Так и началось сотрудничество, причем Гольдман всегда согласует сроки поездок с администратором Таганки Валерой Янкловичем. На этот раз – Донецк, Горловка, Дзержинск, с утра (на одной шахте начали аж в шесть часов) и до вечера.

Из Парижа они с Мариной в июне отправляются в Мексику, где она занята в фильме про какой-то дьявольский бермудский треугольник. Работа интересная только с одной стороны – со стороны моря. Оттуда Высоцкий и пишет в развеселом настроении Ване Бортнику:

«А знаешь ли ты, незабвенный друг мой Ваня, где я? Возьми-ка, Ваня, карту или, лучше того – глобус? Взял? Теперь ищи, дорогой мой, Америку… Да не там, это, дурачок, Африка. Левее!.. Вот именно. Теперь найди враждебный США! Так. А ниже – Мексика. А я в ней. Пошарь теперь, Ванечка, пальчиком по Мексике вправо до синего цвета. Это будет Карибское море, а в него выдается такой еще язычок. Это полуостров Юкатан <���… > На самом кончике Юкатана, вроде как типун на языке, есть райское место Канкун, но я не там. Мне еще четыре часа на пароходике до острова Косумель – его, Ваня, на карте не ищи, – нет его на карте, потому что он махонький, всего, как от тебя до Внуково. Вот сюда и занесла меня недавно воспетая „Нелегкая“.

Здесь почти тропики. Почти – по-научному называется суб…»

Эпистолярный азарт сменяется творческим. Замысел романа, уже замученный долгими отлагательствами, ожил – и так вдруг полезло, прямо болдинская осень!

Начало действия отнес прямо к семьдесят седьмому году – чтобы от жизни не отставать и за уходящим временем не бежать. А отсюда сюжет двинется в обе стороны – в предысторию героев и в их еще неясное будущее. Немножко они другого поколения – Тамара Полуэктова вообще с пятьдесят четвертого года, Колька и Саша Кулешов лет на девять ее постарше. Но, рисуя их прошлое, конечно, свое детство вспоминал. Обязательно надо что-то взять из себя – на чистой выдумке он уже пробовал писать, но быстро пересыхала фантазия. Тут надо уловить правильную пропорцию вымысла и подлинности. И ситуации нужны такие, в которых любой читатель хочешь не хочешь, а побывал. Скажем, первая встреча с женщиной…

«Совсем еще пацана брали его старшие ребята с собой к гулящим женщинам. Были девицы всегда выпившие и покладистые. По нескольку человек в очередь пропускали они ребят, у которых это называлось – ставить на хор. Происходило все это в тире, на Петровке, где днем проводили стрельбы милиционеры и досаафовцы, стреляли из положения лежа. Так что были положены на пол спортивные маты, и на них-то и ложились девицы и принимали однодневных своих ухажеров пачками, в очередь, молодых пьяноватых ребят, дрожавших от возбуждения и соглядатайства.