Элла Матонина - К. Р.

Появление Константина Константиновича в Воронежском Михайловском кадетском корпусе было встречено громким «ура» и торжественным маршем кадетского оркестра. Оглядев оркестрантов, он заметил нового музыканта, игравшего на геликоне. Тут же вспомнил, что в прошлый приезд разговаривал и знакомился с ним. Великолепная память на лица и фамилии тут же подсказала: Грейц, Александр. Парень изо всех сил тщился показать себя веселым, под стать всем, но перебороть себя не мог: вид у него был как у затравленного зайца. За завтраком в кадетской столовой Константин Константинович выяснил: сидит в карцере, ждет отправки в Вольскую исправительную школу. От наказания освобожден временно, как участник оркестра. Оказалось, Грейц и еще три кадета 4-го класса решили подшутить над воспитателями. Они запустили тяжелый кегельный шар в легкую перегородку застекленной сверху дежурной комнаты, где на перемене спокойно курили и беседовали ничего не подозревающие педагоги. И вдруг — неожиданно сильный удар и грохот, напоминающий взрыв бомбы, в легкой перегородке задребезжали стекла. Человек восемь перепуганных офицеров выбежали из комнаты с перекошенными лицами. И видят вовсю хохочущего Грейца…

Быстро поймали других хулиганов и посадили в карцер, в том числе и Грейца. Последний свое участие в озорстве отрицал, но это не помешало педагогическому комитету в наказание снять со всех погоны.

На следующий день вся рота была построена в зале для церемонии срезания погон. Ротный командир зачитал постановление педагогического комитета и дал указание портному приступить к делу. Портной — маленький, тщедушный, скромный старый еврей из кантонистов — большими ножницами быстро срезал погоны у трех провинившихся, но когда направился к Грейцу, тот вне себя заорал:

— Не дам срезать, выгоняйте меня, но этого позора не перенесу!

Ротный никакого значения словам кадета не придал и повторил указание портному: «Срезай!» Когда портной приблизился, Грейц сжал кулаки и с какой-то истерической решимостью прокричал:

— Я изобью портного, но погоны не отдам!

Полковник понял, что Грейц сейчас способен на всё, и, опасаясь скандала перед всем корпусом, приказал:

— Ах так, тогда марш в карцер!

… Позавтракав, Великий князь зашел в канцелярию и открыл личное дело Грейца. Оказалось, что парень воспитывался в офицерской семье и понимал, что означают для солдата погоны. И еще одна деталь подкупила Константина Константиновича: Александр Грейц родился в тот же месяц и год, что и его сын Олег.

Вдруг послышалось попурри из «Евгения Онегина». Судя по всему, оркестр расположился где-то рядом. Константин Константинович вышел и, поблагодарив музыкантов за доставленное удовольствие, обратился к Грейцу:

— Ты, значит, тоже в оркестре? Сыграй-ка мне что-нибудь на своей дудке.

— Бас-геликон соло не играет, Ваше Высочество, — промямлил смущенный Александр.

— Не играет, говоришь? Выходит, инструмент не умеет, а не ты, — подначил Константин Константинович.

Тогда кадет поднес геликон к губам и выдал «Чижика-пыжика». Великий князь рассмеялся:

— Оказывается, умеешь. Не зря, значит, в оркестре держат! — Потом обнял кадета и тихо сказал на ухо: — Не унывай, брат, поедешь не в Вольск, а в мой корпус.

— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Высочество! — закричал кадет.

— Тише, сумасшедший, чего орешь? Это только наша с тобой тайна, — полушепотом сказал Великий князь. — А что за честь погон постоял — уважаю!

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — таким же полушепотом произнес кадет. — Хочу, чтобы вы знали: не виноват я в этой проделке, стоял неподалеку и расхохотался, увидев перепуганных офицеров.

— Ладно, ладно, я тебе верю! — сказал Константин Константинович.

А Грейц, вне себя от счастья, засунув руки в карманы, гордо ходил по помещению роты и на любопытные вопросы товарищей, о чем шептался с начальником военно-учебных заведений, гордо отвечал: «Это касается только нас двоих».

Грейц не знал, какой же корпус Великий князь считает своим. И только после отъезда высокого гостя выяснил — Полоцкий, в который зачислен его сын Олег. Уже в Полоцке узнал, что князь Олег Константинович в классном журнале 1-го отделения 4-го класса значится первым.

В своих воспоминаниях, написанных в 1954 году и опубликованных в третьем номере журнала «Кадетская перекличка» за 1972 год, Александр Грейц, тогдашний житель Сан-Франциско, резюмирует: «Поступок Великого князя по отношению ко мне может служить лучшим доказательством той правды, права и справедливости, которые существовали под его водительством в императорских российских военных корпусах. Простое сердечное отношение начальника к своим подчиненным и есть подлинный и действительный демократизм. Куплет из нашей „Звериады“ [58]потерял в моих глазах свою прежнюю силу: „Скорей погаснет мира свет, скорей вернется к нам Создатель, чем прав окажется кадет, а виноватым воспитатель“».

Уезжая из Петербурга, Константин Константинович избегал не только «столичных дрязг, светской мелочности и глупых разговоров». В ближайшем окружении Царя, как нигде, скапливалась и обсуждалась информация о происходящем в России. Она настораживала и угнетала всякого умного, склонного к анализу человека, а тем более такого тонкого душой поэта, как К. Р., он понимал — Империя шатается.

Константин Константинович говорил о положении в стране с Великим князем Николаем Михайловичем, блестящим историком. Тот не скрывал своих пессимистических прогнозов: дело идет к катастрофе Монархии, всего Дома Романовых:

— Не уверен, Костя, дотянем ли мы до трехсотлетия. Пресса, и не только либеральная, но и правительственная, создает образ слабого Царя и никудышных министров. Ругать Царя стало модой. А ты посмотри, кто и в самом деле правит страной? Николай? Да! Только не Николай Александрович, а Великий князь Николай Николаевич! По его настоянию Государь в любой момент может изменить свое решение, как, впрочем, и по совету любого другого своего дяди из Александровичей. А монарх должен быть монархом! В том числе и в своей семье. Он ведь, а никто другой, — глава Романовского Дома. Не хватает характера — бери в подпорки закон! А это уже называется Конституционная монархия! И мы к ней, уверен, неминуемо придем, дай Бог только бы бескровно, без страшного в своем озлоблении русского бунта.

В очередной приезд Королевы эллинов в Россию брат рассказал ей о разговоре с Николаем Михайловичем, не скрыл, что согласен с ним.

— Боюсь, что вероятность злобного бунта и правда велика. Интеллигенция, либеральные газеты и журналы пытаются всячески опорочить и само монархическое правление, и Императора, да и всех нас, Романовых. А Ники только и делает, что вверяет себя и Россию судьбе. Вспыхнет бунт — мои любимые кадеты окажутся между двух огней… Что им останется — сложить головы за Императора, как я их учу… За Императора, которому не под силу тяжесть короны?