Элла Матонина - К. Р.

Я написал обличительные, против начальства, стихи, которые с большим подъемом читал перед однокашниками. Мы поломали парты и скамейки, побили лампы, разогнали педагогов, разгромили квартиру директора корпуса и бушевали всю ночь. Ввиду слухов, что на умиротворение нас вызвана рота Самогитского гренадерского полка, что нам очень польстило, мы приготовились к вооруженному отпору, но, к счастью, нас предоставили самим себе. К утру наш дух протеста иссяк из-за отсутствия дальнейших объектов разрушения. Начались репрессии — 24 человека, в числе которых и я, предназначались к исключению из корпуса…

В это время приехал в корпус тогдашний Главный начальник военно-учебных заведений, обожаемый всеми нами Великий князь Константин Константинович…»

В корпусе царила растерянность. Специальная бригада плотников устраняла разруху в классах. Генерал Ферсман показывал свой разгромленный дом и уверял, что волнения в корпусе начались спонтанно, ничем и никем не провоцировались. Ему вторили ротные командиры. Воспитатели старших рот отмалчивались. Их подопечные в полнейшем унынии бродили по корпусу, провожаемые сочувственными взглядами младших. Занятия в выпускных классах были прерваны.

Полковник Стравинский в конце концов сказал Великому князю, что предчувствовал нечто в этом роде. Выпускники, по его мнению, — взрослые, самостоятельные и самолюбивые люди, многие же наставники этого не понимают и часто выставляют их на посмешище.

По обыкновению Великий князь решил побеседовать с кадетами. Для разговора собрались за чаем, большой стол накрыли сами кадеты, появившиеся на чаепитии в свежевыглаженных мундирах и начищенных сапогах. К самовару вместо стаканов были выставлены казенные кружки. Великий князь совершенно справедливо расценил эту демонстрацию как символ раскаяния и нежелание расставаться с корпусом.

— Ну, рассказывайте, как вы дошли до всего этого?!

Полковник Стравинский оказался прав: исповеди кадет, зачастую сквозь слезы, были не чем иным, как перечнем обид, нанесенных горе-педагогами.

Чего стоит бестактность того же Королькова, отобравшего у кадета Звягинцева «любовную записку» и зачитавшего ее всему классу? Или замечание по поводу отпускаемых усов: Иванов сегодня плохо умылся — у него грязно под носом… Одно дело, если втихомолку курит третьеклассник-несмышленыш, другое — вырвать папиросу изо рта у семнадцатилетнего парня, закурившего в корпусном саду на виду у своей барышни. И за малейшую провинность — лишение увольнения в выходные, а то и карцер. Особенно тяжело переносили такого рода наказания казеннокоштные воспитанники, полностью находящиеся на содержании государства и напрочь оторванные от дома. За неимением близких родственников в Москве они вынуждены безвылазно находиться в корпусе. Один из таких кадетов, родом с Дона, подружился с одноклассником, сыном корпусного офицера. Парню было разрешено проводить праздники в московской семье. Можно себе представить, каким это было удовольствием для кадета, к тому же влюбленного в сестру своего друга. Но он был лишен увольнения на ближайшие праздники.

На следующий день Великий князь телефонировал об этом в министерство, сообщив, что положение в корпусе нормализовано и занятия возобновлены. По приезде в Петербург настоял на увольнении некоторых педагогов и воспитателей, а затем и на восстановлении уволенных кадет.

Урок справедливости, преподанный Великим князем, заставил Андрея Шкуро, как он пишет, пересмотреть «всю свою линию поведения». Он решил приняться за учебу, успешно закончил корпус и был принят в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища. Полковник Шкуро, «белый партизан», как он себя называл, воевал в Первую мировую, в Гражданскую войну, вступил в борьбу с большевиками на стороне Гитлера в Великую Отечественную войну. Повешен по приговору советского суда в январе 1947 года. Он, к сожалению, не сумел, как генерал Деникин, понять суть освободительного движения русского народа.

Константин Константинович готовился побывать в Одесском кадетском корпусе, который при основании в 1899 году получил его имя. И повод был прекрасный — вручение знамени. Но тамошний командующий войсками генерал Каульбарс сообщил ему, что ехать в Одессу небезопасно — вполне могут взорвать. Великий князь прислушался к этому предупреждению и решил ехать в Варшаву, в Суворовский кадетский корпус, где предстоял первый выпуск. Поездку сорвало тревожное сообщение. Он записал в дневнике: «Меня огорчили известия из Полоцка. Кадеты, особенно выпускные, в том числе вице-фельдфебель и некоторые унтер-офицеры, непозволительно распущены; неповиновение, дерзости старшим, самовольные отлучки — обыкновенное дело. Человек 15 ушло без спросу гулять, встретили воспитателя, и один из кадет, швырнув камнем, сильно поранил ему голову. Один выпускной, Важинский, за крупные дерзости воспитателю отправленный директором к матери, пришел ко мне и, с развязной откровенностью рассказав о своем поступке, просил допустить к продолжению экзаменов. Отказал…»

Одно известие хуже другого. Дневник его полон самых тяжелых переживаний и мрачных предчувствий.

— Павел Егорович, как вам удается в нынешней ситуации сохранять такое непоколебимое спокойствие? — спросил он у своего старого друга Кеппена. — Если бы вы знали, как недостает мне сейчас хоть десятой доли вашего спокойствия, пусть оно даже и внешнее.

— Вы куда ближе к трону, чем я — управляющий двора Ее Императорского Высочества Александры Иосифовны, вашей глубоко чтимой мною матери. Но дело не только в этом. Знаю вас с детства, по складу характера вы — участник. Во всем. Даже за то, в чем вроде бы и не участвуете, болезненно ощущаете свою ответственность. Иногда мне представляется, что вы чуть ли не специально себя изводите, так как в глубине души убеждены: чем больше вы настрадаетесь, тем мир станет лучше. Не буду разубеждать — поэтому вы — поэт, а я — занудливый старик, который и вам, небось, уже надоел своими советами, предупреждениями и предостережениями. Боюсь… Боюсь, впереди нас ждет больше грустных, чем приятных сюрпризов. Иногда готовность к худшему помогает легче его пережить. Тем не менее, милый Костя, разрешите пожелать вам счастья и удачи! И постарайтесь быть в ладу с собой.

Не прошло и недели, как Великий князь записал в дневнике: «… Часто слышно, что мы быстрыми и широкими шагами приближаемся к какому-то страшному бедствию, тем более грозному, что оно неведомо. Будет ли гибель Царствующего Дома, междоусобная война, кровопролитие?»

Настроение улучшилось в Орле, в кадетском корпусе имени Бахтина. Остался доволен происшедшими там переменами: новый директор, генерал Рыков, принял на должности воспитателей молодых офицеров, и, на его взгляд, все они подают хорошие надежды.