Норберт Фрид - Картотека живых

Оскар выслушал Фредо с удивительным терпением. Он, правда, несколько раз поднял брови, особенно при словах "хороших ребят, которые сейчас болеют", почувствовав тут явный политический привкус, но промолчал, а потом сделал жест, как бы зачеркивая все планы арбейтдинста.

- Ничего не выйдет. То, что вы придумали, выглядит неплохо, но я вам скажу правду: у нас в лагере сыпняк, и это меняет все дело. Утром мы доложим рапортфюреру, что от тифа уже умерло восемнадцать человек, а еще три десятка лежат с тифом. Шими-бачи установил это. Лагерь придется изолировать, а не пополнять его, как вы хотите. Сюда никого нельзя допускать, ни больных, ни здоровых, пока мы не избавимся от вшей переносчиков заразы.

Сообщение о тифе не произвело на Фредо такого впечатления, как ожидал Зденек.

- Сыпняк? - сказал он. - Ну и что же? Сколько раз вы уже говорили, что он неизбежен: вшивость, транспорты из Освенцима, - рано или поздно быть тифу. И вот в лагере тиф. Не терять же голову? Ты, Оскар, все страшно упрощаешь. Пойдем, мол, к нацистам, доложим им об эпидемии, и пусть они делают все, что нужно. Ты всерьез думаешь, что, узнав о тифе, они не погонят нас завтра на работу?

- Это невозможно! - Оскар вскинул голову.

- А что было в Варшаве? Там ведь был сыпняк...

- В Варшаве мы были стадом заключенных среди развалин вражеского города. Немцев не тревожила наша судьба или судьба поляков в окрестностях лагеря. Здесь совсем другое дело: мы живем возле Мюнхена, а Молль строит важнейший военный объект. Не пойдут же они на приостановку этих работ только из-за того, что на "Гиглинг 3" не был своевременно наложен карантин.

Фредо обнял Оскара за плечи и понизил голос.

- Можно думать, что ты не видел своими глазами этой стройки. Каждому зрячему ясно, что дело там не ладится, что это вообще не серьезная затея, а только так, видимость работы. Понятно? Никто не станет приостанавливать ее. Если даже половина узников перемрет, у Молля все будет идти по-прежнему. Из-за сыпняка стройка не остановится ни на один день.

- Я тебя не понимаю, - хмуро сказал Оскар.

Фредо усмехнулся.

- Ручаюсь, что завтра мы пойдем на работу. Ты доложишь об эпидемии, и ничто не изменится. Держу пари!

- К чему пари? Мы просто не смеем идти на стройку!

- Ты - доктор, Оскар, и хороший доктор. Мне ты твердишь, что я только политик. Теперь ты увидишь, как политика возобладает над медициной. К сожалению, политика, направленная против нас. Немцы заставят нас работать, что бы там ни было. Мы все перемрем! Пусть! Но пока мы живы, они не посчитаются ни с чем. Администрация стройки заинтересована в том, чтобы она продолжалась. Копиц, разумеется, тоже хочет, чтобы мы работали, о Дейбеле я уж не говорю. Знаешь ты, кстати, что он уже нашел себе нового ставленника, Мотику, и тот спекулирует для него золотом на стройке? Дальше: даже такая мелкота, как конвойные, заинтересованы, чтобы мы работали, иначе они останутся без угля для своей казармы. А если на лагерь будет наложен карантин, большинству из них не миновать фронта. Так?

- Я не политик, мне до всего этого нет дела. Я выполню свой врачебный долг...

- Не ребячься, Оскар! Что важнее - твой врачебный долг или судьба людей? Политике надо противопоставить политику. Нашу политику, политику подполья, тоже вполне действенную, если мы все ее поддержим. Давай-ка проведем это дело с пятым лагерем, они пришлют к нам сюда своих больных, и мы тогда в самом деле сможем изменить характер лагеря...

- С ума ты сошел? - вскочил врач. - Хочешь в тифозный лагерь принимать новых людей?

- Вши есть всюду. Если тифом болеют у нас, будут болеть и в других местах. Может быть, вы обнаружили тиф раньше других, а может быть, и в других лагерях уже знают о нем, но боятся сказать немцам, чтобы не угодить в газовую камеру. Вот как обстоит дело.

- Вздор. Пусть в других лагерях будет хоть чума, на то там есть врачи, чтобы они распознали ее и приняли меры. А что касается нас, то из нашего лагеря завтра никто не пойдет на работу. И сюда к нам тоже никого нельзя пускать. Покойной ночи!

- Оскар, послушай, ничего у тебя не выйдет. Не лучше ли добиваться превращения нашего лагеря в лазарет окольным путем, как предлагаю я? Согласись на то, чтобы я завтра сказал людям из пятого лагеря...

- Как врач, я не могу на это согласиться, даже если бы хотел. Еще раз - покойной ночи!

* * *

Но ночь была неспокойной. Около полуночи начался воздушный налет; гул самолетов был оглушительнее, чем обычно, бомбы падали чаще, в окнах звенели стекла.

Хорст выскользнул из конторы и, пригнувшись, побежал к забору женского лагеря. Но он оказался там не первым: за клозетным бараком, скрытый от взглядов часового, уже стоял Диего Перейра и разговаривал с маленькой Като.

- Пардон, коллега, - галантно сказал Хорст, - разреши попросить твою даму об услуге? Вы не вызвали бы сюда Беа?

Скуластая девушка молча кивнула и побежала к бараку.

Диего не начинал разговора.

- Сигарету? - галантно обратился к нему Хорст. Он был из того сорта людей, что не теряются в любой обстановке, если у них есть в кармане портсигар и безотказно работающая зажигалка, которые можно открывать и защелкивать эффектным жестом кинематографического сыщика.

Диего не отказался.

- Gracie, - поблагодарил он и наклонился к огоньку зажигалки. Организовал курево на стройке?

- А где же еще, могильщик? У твоих голых покойников сигарет не найдешь. Но эти у меня последние. Самое время завтра уезжать.

- Под бомбы? - испанец кивнул в сторону Мюнхена, где на фоне низко нависших туч виднелось зарево пожаров.

"Не следовало бы мне тут вести разговоры с этим коммунистом", подумал Хорст, но вслух сказал: - Пока что еще ничего не известно, насчет призыва не было приказа. Мы опять собираемся на стройку.

Диего кивнул большой головой.

- Ах, вот как! Никст воевать? А выдержишь ты тут, so ein grosser Patriota?

- Не патриота, а патриот, - поправил Хорст, сдувая пепел с сигареты. "Патриот" склоняется, как "идиот" и тому подобное. Понятно? Никак ты не научишься правильно говорить по-немецки!

- Я бы выучился, если бы на нем сейчас велись умные речи, - усмехнулся Диего. - А словам Гитлера - грош цена. Может быть, и тебе не мешало бы научиться какому-нибудь языку, например венгерскому.

"Не надо было мне ввязываться в разговор с ним, - сказал себе Хорст. Уже начинает меня агитировать. А впрочем, это неплохая идея - не терять Беа из виду после войны. Такое знакомство может быть полезно в первые, самые трудные дни..."

Като вернулась. Вслед за ней уже бежала стройная Беа. Она прижалась к забору и поцеловала Хорста в выпяченные губы под щегольскими усиками: пусть Като видит! Все равно она будет меня честить, так по крайней мере не за выдуманные грехи.

Като оперлась о забор чуть подальше, глядя только на Диего. Ей было стыдно за соотечественницу, и она искала какую-нибудь нейтральную тему, чтобы продолжать разговор.