Е. Нилов - Боткин

Но, высказывая научные предположения, Боткин не считал себя непогрешимым. Он требовал постоянно проверки предположений опытом, критического отношения к ним.

Школу Боткина, названную петербургской, часто противопоставляли московской школе Захарьина.

Современник Боткина французский клиницист Юшар писал: «Благодаря мощной деятельности двух выдающихся людей — Боткина в Петербурге и Захарьина в Москве… образовались две школы, отчасти противоположные одна другой.

Школа Боткина всегда была более теоретической, чем практической… Школа Захарьина, напротив, опирается на наблюдение…на расспрос… возведенный на высоту искусства». Захарьин, как и Боткин, был блестящим диагностом, снискавшим в этой области у многих современников славу даже бóлыпую. чем Боткин. А. П. Чехов писал о Боткине: «В русской медицине он то же самое, что Тургенев в литературе… (Захарьина я уподобляю Толстому) — по таланту».

Пройдя, как Боткин, солидную подготовку у Вирхова, Захарьин вернулся в Россию все же убежденным сторонником «искусства лечить». Он целиком уходит в клинику, в клинику «гиппократическую», го есть такую, где все отдается наблюдению у постели больного, тонкому исследованию самого больного, лаборатории же и экспериментальным исследованиям отводится минимум внимания. Он учит своих слушателей начинать диагностику с тщательного опроса больного, с его прошлого, — индивидуальных ощущений и т. д., после чего только в случае крайней необходимости проводить специальные анализы. Этот метод исследования больного получил название анамнестического, так как в основе его лежит анамнез — опрос больного. После опроса врач, анализируя его результаты я свои наблюдения, ставит диагноз. Захарьин считал, что врач не должен делать никаких предположений, строить гипотез до опроса больного, что если врач предварительно построит гипотезу болезни, то будет уже пристрастен и односторонен в своих вопросах.

В противоположность этому, по методу Боткина, врачу лучше прежде иметь все объективные данные о состоянии больного (анализы крови, мочи, мокроты и т. д.), на основании их сделать предварительную гипотезу болезни, а затем уже проводить детальный опрос больного. Больной по большей части не может правильно описать свои ощущения и особенности своей болезни, часто он останавливается на постороннем я упускает основное, что должен узнать врач. Поэтому ему необходимо ставить наводящие вопросы, а это можно, только имея уже некоторое представление о состоянии его организма. Затем, имея объективные показания, первоначальную гипотезу, наблюдения больного и его опрос, врач уже может поставить диагноз.

Боткин в своей речи «Искусство в медицине» говорят: «Практическая медицина делится на науку я искусство». В основе различия в методах диагностики Боткина и Захарьина лежало именно это разделение. Захарьин считал главным в медицине искусство, Боткин — науку.

Боткин а своей преподавательской деятельности поставил себе цель — передать своим ученикам умение научно мыслить, он учил их наблюдать и анализировать, учил обобщать, делать из этих обобщений выводы, искать общие законы.

Захарьин отвергал какие-либо теоретические обобщения. Он говорил: «Намерен сообщить лишь то, что считаю фактически верным, я не коснусь теорий… ибо нет такой теории, против которой нельзя было бы возразить». Он отстаивал точку зрения, что клинический преподаватель должен «разбирать больных, не вдаваясь в гипотезы и теории».

Если мы вспомним «катехизисное» преподавание, которое было принято во время обучения Боткина и Захарьина в Московском университете, то поймем, почему Захарьин получил отвращение ко всяким теоретическим рассуждениям и пошел вслед за теми преподавателями, которые, как он видел, были хорошими диагностами и клиницистами благодаря своему инстинкту и опыту. Боткин же сумел в хаосе противоречивых теорий отобрать все важное, двигающее науку вперед, сумел построить действенную теорию, научить своих последователей методам, помогающим превращению медицины из искусства в науку.

Взгляд Боткина на значение интуиции в медицине выражен им в двух его выступлениях перед студентами в 1886–1887 годах. Он говорил:

«…Лечить больного, облегчать его страдания я, наконец, предупреждать болезнь — требует в настоящее время знания и искусства прилагать его. Это-то искусство, принадлежащее личности, и было так высоко в древности, что человек связывал его с понятием о божестве, с течением истории искусство утратилось вместе с отдельными личностями за неимением твердых научных основ. Существовавшее знание некоторых фактов, не подведенных под общие истины, не составляло науки; оно мало-помалу исчезало, искажалось под влиянием различных школ с различными взглядами…»

Дальше он говорят:

«Врачи прежнего временя, лишенные почтя совершенно тех способов исследования, которые в настоящее время составляют общую принадлежность каждого начинающего, путем опыта вырабатывали в себе способность наблюдать без всяких вспомогательных средств;

…способность делать заключения без участия сознательной мыслительной способности, без анализа, без строгой логической последовательности в постепенном развития мысли мы привыкли называть инстинктом; известно, какое громадное значение имеет это свойство нервных аппаратов в жизни животных.

Врач, делающий диагностику больного или заключение о его болезни, не имея достаточных фактов… действует по инстинкту.

Успех и прочное развитие практической медицины будут обусловливаться уменьшением значения в ней инстинкта и большего подчинения науке или разуму».

Если проследить научный путь Боткина, невольно приходит мысль: по существу, вся жизнь его прошла в мучительном противоречии между его аналитическим умом и его талантом, между медициной-наукой и медициной-искусством.

Став врачом, он прежде всего искал в медицине логику фактов, возможность решать вопросы у постели больного на основании объективных законов жизни организма. Сначала он думал, что сообщенные в университете сведения достаточно вооружат его для деятельности врача. Но очень скоро он понял, что этого мало, так мало, что ум должен уступить место интуиции. Но можно ли довериться интуиции? Нет, ум протестовал, ум кричал: долой интуицию, дайте мне точные знания!

И вот пришло учение Вирхова. Оно казалось всеобъемлющим, оно давало возможность найти болезнь строго в определенном месте и определить ее наличие не интуицией, а строго доказанными фактами, экспериментом.

Казалось, открылась возможность победы ума над интуицией. Полный надежд, начинает Боткин свой врачебный путь. Все новое, что он узнал, прилагается к делу лечения. Он смело говорит своим ученикам: