Наталья Бондарчук - Единственные дни

Это тайна из тайн – вход в пространство вдохновения. Там ждут главные встречи, оттуда помощь, туда улетают сновидения и, может быть, и сама жизнь.

В нашем фильме это нечто будет присутствовать в каждом кадре. Пушкин проникает в пространственную связь с теми, с кем ему необходимо встретиться.

«Лодка плыла среди странно светящегося тумана. Александр не знал, как очутился в ней. Впереди сидел человек в одеянии странника.

– Где мы? – спросил Александр.

– Да вроде нигде или везде, кто тут разберет… – ответил странник. – Человек плотью своей пребывает в одном месте, а душою непрестанно кочует в иных пространствах и временах…

– Григорий Саввич! – воскликнул Александр, узнав душой украинского философа и поэта Сковороду.

– Он самый, – улыбнулся тот, – признал, хорошо, благодарствую…

– А весла где? – вдруг забеспокоился Александр.

– Да зачем они здесь, – спокойно ответил Григорий Саввич.

– Так что же, разве я умер? – предположил Александр.

– Ты-то еще нет…

– А?..

– А я, как видишь, тоже живу помаленьку».

Так Пушкин встретился с Григорием Саввичем Сковородой. А в их лице – XVIII век с XIX. Скажут: как это могло случиться, ведь нет даже сведений о том, что Пушкин интересовался украинским философом.

Для нас важно другое, важно, что оба размышляли над таинством языка и строили его. А в том, что Пушкин был знаком с произведениями Сковороды, сомневаться не приходится.

«– Необходимо, Александр, народ постичь, что ему нужно более всего. Как там у тебя в сказке:

– Я сказок не пишу, – усмехнулся Александр. – И стихи не мои.

– Твои, твои, – убежденно сказал Григорий Саввич, – только пока тобою не написаны… Ты небом избранный певец…»

Эту сцену мы снимали в Киеве, в роли Григория Сковороды – Богдан Ступка, удивительно тонкий и замечательный актер.

В Петергофе нам предстояло снять сцену переселения четы Волконских из Петровских заводов на вольное поселение.

Я с нетерпением ждала приезда исполнителя роли князя Волконского – Станислава Андреевича Любшина.

С тех пор как разрушился наш кинематограф, с экранов ушли лучшие актеры, им просто не в чем было сниматься. И я с огромной радостью увидела зрелого Любшина – все такого же моложавого, седина только украшала его. Конечно, он человек XIX века, утонченный интеллигент. Когда я сообщила о том, что решила пригласить Любшина на роль Волконского, мой сын Ваня сказал: «Здорово, это просто здорово, мама».

– А ты его помнишь? – тревожно спросила я, не надеясь, что в памяти молодого человека «клипового» века удержались фильмы Любшина, и ошиблась:

– Конечно, помню, – почти вскричал Иван, – как он сыграл Егора в картине «Не стреляйте в белых лебедей».

– А «Позови меня в даль светлую»? Ведь он поставил этот фильм как режиссер, – напомнила я сыну.

– Правда? Этого я не знал. Но фильм помню.

«Слава Богу, – подумала я, – дети помнят лучшее». Любшин дал согласие участвовать в нашем фильме сразу, хотя наши переговоры шли только по телефону. И вот, только 19 февраля 2001 года произошла наша реальная встреча со Станиславом Андреевичем. Честно говоря, я волновалась, все время выглядывала в окно, не подъехала ли машина. В это время Инна Горбунова работала над моим обликом, ведь сегодня я должна была не только снимать, но и играть Марию Волконскую. Меня загримировали, я даже успела надеть длинное дорожное платье, как в коридоре запели и защебетали голоса моих кинематографических детей – значит, вся семья в сборе.

Вошел Станислав Андреевич, и мы встретились, будто и не расставались никогда – так знаком был мне этот человек. Думаю, что он почувствовал то же, потому что вскоре мы беседовали, как близкие друзья. Я вручила Станиславу Андреевичу, а через пятнадцать минут уже Славе, текст, который задумала еще в Михайловском. Конечно, так не делают, не суют актеру в день его приезда на съемки текст и не разучивают новую сцену за час до съемок. Но что делать, меня посетило вдохновение.

По сценарию, а это самые первые кадры в нашем многосерийном фильме, Волконские должны были следовать со своим скарбом и детьми в кибитке, а закадровый текст должен был знакомить нас с героями и их жизнью. Но, размышляя над образами и имея перед внутренним взором исполнителя, я решилась на сцену в лесу. Любшину она понравилась, наши славные дети быстро выучили текст, и вот мы на натурной площадке. Холодно, как в Сибири, не меньше 20 градусов ниже нуля, что для Петергофа – все 30, так как очень большая влажность, из ноздрей лошадей валит пар, а мы и рады – никто не будет сомневаться, что съемки шли в Сибири. С Володей выбрали самые «сибирские» участки Петергофа и начали снимать. Тройка наша подлетела к поваленному дереву и остановилась.

Одного за другим Сергей Волконский достает своих ребятишек из кибитки, чтобы размяли ножки, подает руку жене.

– Мама, – спрашивает Марию Волконскую десятилетний Михаил. – А там, куда мы едем, ты с нами будешь жить или опять с папой в остроге?

– Там нет тюрьмы, – отвечает Мария. – Там мы будем жить на вольном поселении.

– Да, мы там все вместе будем жить, – подтверждает Волконский, и дети в восторге бросаются к нему, не веря своему счастью.

– Будем жить вместе с папой и мамой!

На этом моменте делаю паузу, чтобы выстроить мизансцену для детей, которых играют Даша Сумкина и Арсений Макеев. Всматриваюсь в лицо Любшина – кажется, все идет хорошо.

– Боже мой, Серж. Как хорошо. Никто за нами не смотрит, никто не наблюдает, никто не подсматривает… Господи, как хорошо!

– Маша, – Сергей Григорьевич обнял за плечи Марию. – Прости меня…

– За что? – спросила Мария.

– За все.

Мария порывисто поцеловала мужа, прижалась к нему.

– Господи, Серж, я каждый день благодарю Господа за все испытания, которые он нам приготовил…

Волконский позвал детей, помог им усесться в кибитку, и лошади тронулись в путь. Конечно, эту сцену мы сняли не сразу, сделали дубли, меняли точки съемок, и все-таки все произошло так стремительно, что когда мы отогревались в доме Бенуа, у всех был вопрос: «Ну как, получилось?»

Ответ на этот вопрос придет гораздо позже, когда будет закончен фильм, когда каждая сцена обретет свое место и время и, наконец, тогда, когда наш фильм увидят зрители.

Съемки закончились только к вечеру.

Последним снимался Пушкин. Игорь Днестрянский весь день приноравливался к ахалтекинцу с гордым именем Гурджан. Пока наш Пушкин объезжал коня, около него образовалась стайка детей четырех—шести лет. Их привели смотреть лошадок, но увидев Пушкина на коне, они уже никуда не захотели идти дальше.