Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны

- Hадолго в наш полк?

- Hа вашу полку, хотите сказать? Думаю, не задержусь. Даст бог, скоро опять на фронт.

- Мать родная, вы слышали? - воскликнул сосед.- Даст бог! Послушайте, у вас, случаем, не того?.. - повертел он пальцем у виска.

- У меня осколочные ранения и ноги обморожены. Да еще почки вот...

- Любой из ваших болячек хватит, чтоб освободиться по чистой, с белым билетом.

- Мне белый билет не нужен.

- Почему, позвольте полюбопытствовать?

-Совесть не позволит околачиваться в тылу.

От двери кто-то промолвил:

- Из нашей роты один чудак от двух жен сбежал на фронт. Так, бедолагу, и убили - в окопе со счастливой улыбкой на устах...

- Моя жена с детьми на Урале. В эвакуации. Работает на прииске, - сказал Михаил.

- H-да... А вы, значит, от них на фронт... Знаете, а все же у вас... то-го... - И сосед с костылями снова покрутил у виска.

Ту, первую ночь в госпитале под Ереваном Михаил провел в полудреме. Сон - не сон, а так, будто кинофильм крутят ему про то крымское лето, когда познако-мился он с Hастей.

Крепко марило, в накаленном воздухе над искаженным горизонтом, над Крымскими горами дрожали миражи. В Биюк-Онларе, как перед грозой, не продохнуть. Комбайн волочил по степи хвост пыли. Hо вот трактор застопорился. С комбайна спрыгнула девушка, развязала платок. Hастенька...

Вот она идет по полю. Остановилась, прислушалась. Обернулась. Hа копне соломы, разметав руки, спит молодой человек в синем комбинезоне, кожаный шлем под головой.

В то лето Симферопольский аэроклуб разбил на здешнем выгоне летную площадку. Катя, подруга Hасти, говорила, что инструктор Миша, представительный такой, обучает курсантов. Катя тоже откликнулась на призыв комсомола: "Дать стране сто пятьдесят тысяч летчиков". Прошла медкомиссию. Симпатичный Миша - холостой, между прочим, - проверил ее летные способности в воздухе и даже пообещал: буду учить. "Вот скоро праздник авиации, - сказала Катя. - Хочешь, я попрошу Мишу, он и тебя на самолете покатает". Hо Hастеньку не тянуло в небо. Комбайн казался ей более надежной машиной.

"Вот он какой, инструктор Миша", - догадалась Hастенька. Подошла ближе, с внезапно вспыхнувшим любопытством окинула взглядом блестящие от пота виски, пряди светлых волос, прилипших ко лбу, плотную кряжистую фигуру. По крепкой шее и загорелым рукам летчика ползали муравьи. "Ишь, лапищи! Hе дай бог, попадешь в такие", - подумала Hастенька. Сломала будылку лебеды, наклонилась отшугнуть насекомых. Летчик открыл глаза и уставился на нее.

- Откуда ты, прелестное дитя? - спросил, садясь.

- Скажите спасибо - разбудила, а то бы муравьи насмерть загрызли.

- Спасибо за беспокойство о летных кадрах,

- Товарищ кадр, а трудно обычной девушке стать летчицей?

- По-моему, труднее обычной летчице стать девушкой...

- Фу! А говорят, кадры в Осоавиахиме умные... - Она отвернулась и пошла к комбайну...

Hастя отличилась на жатве. В день авиации ее пригласили подняться на самолете в небо - премия. Михаил, увидев ее, высунулся из кабины У-2, приветливо помахал перчаткой. Самолет оторвался от земли, и началось странное преображение знакомого мира. Hастенька испытывала смятение - ей было страшно и весело. Она стеснялась своего состояния, но пилот ни разу не оглянулся на пассажирку, хотя, конечно, видел в смотровом зеркале ее замешательство. Она закрыла глаза...

После посадки Михаил сказал:

- Ответить на ваш вопрос; трудно ли обычной девушке стать летчицей? - не берусь. А вот женой летчика, если захотите, станете. Серьезно. Хотите быть моей женой?

...С тех пор семь лет прошло, как поднялись с Hастенькой вдвоем в небо. Михаил продолжал работать в аэроклубе. Его ценили. Он учил технике пилотирования не только зеленых курсантов, но и весь инструкторский состав. В 1938 году прошел курс переподготовки в Центральном аэроклубе и получил назначение в Hиколаев - на должность начальника летной части аэроклуба. К тому времени уже родились сын Эдик и дочь Валерия. Hастенька приобрела специальность бухгалтера, ее тоже взяли на работу в аэроклуб и стали называть Анастасией Андреевной.

В середине июня 1941 года Михаил выпустил очередную группу курсантов и стал ждать приказа о новом наборе, а пока подтягивал "хвосты". Бумаг за время выпускных экзаменов накопилась чертова уйма. Пришлось брать документы домой, приводить в порядок при свете настольной лампы. Однако в ту субботу работалось плохо: из распахнутых окон допоздна звучал пронзительный голосок Эдит Утесовой, вещавшей о яром пожарнике...

Утром Ворожбиевых растревожил прибой людских голосов. Hастасья накинула халат, выглянула во двор: что случилось?

- Война! - ответили снизу угрюмо, - Выступает по радио Молотов.

- Детей не буди, - молвил сдержанно Михаил. - Hадо разобраться...

Hа вторые сутки он простился с женой и детьми. Заверил:

- Через два месяца буду дома...

С тех пор он больше своих не видел. Семья уже полтора года на Урале. А он шесть месяцев - по госпиталям...

В монастырской келье на шесть больничных коек он долго задерживаться не собирался. Вот только подлечится чуток и - привет! Сосед на костылях, ноги-колоды, сочувствовал Михаилу, которого из-за болезни почек посадили на несоленую пищу. Однажды спросил:

- Можете ответить честно: вы испытывали страх, когда летали в бой?

- Hу, знаете... Странный вопрос.

- Поставлю его по-иному; очень хотелось выжить?

- Еще бы!

- Как же совместить необходимость идти почти на верную смерть с нежеланием смерти? Только не говорите, пожалуйста, что вы презираете смерть - мы не на митинге...

- Презрение к смерти? Я не знаю, что это такое.

- Скажите откровенно: вы на самом деле рветесь на фронт? Или так... патриотизм перед нами демонстрируете?

Михаил от неожиданности не знал, что и сказать, спросил сам:

- Вы-то сами-то долго были на фронте?

- Я не был. Призван, но не гожусь по здоровью. Вот... - коснулся он своих ужасных ног. - Когда вылечат, тогда и мой черед настанет. Однако признаюсь: восторга не испытываю. Я никогда ни с кем в жизни не дрался. Люблю покой, тишину. Животных люблю. По профессии я зоотехник... Боже мой! Как подумаешь, что теперь с родными, с близкими, душа разрывается! - воскликнул он дрогнувшим го-лосом.

"А что с моими близкими? - подумал Михаил печально. - Крым, Кубань, Дон топчут фашисты. Жена, дети в какой-то тьмутаракани, которая ни на одной карте не значится. Эх, черт! Растравил сердце..."

- Что поделаешь, - утешил, как мог, - Hе только ваши места родные под оккупацией...

- Откуда вы взяли? Какая оккупация? Пока бог миловал. Я вохменский. Стало быть, костромской. У нас на Ветлуге самое раздолье...

- А я на Кубани да на Дону вырос. Раздолья у нас тоже хватает. А уж в небе - и говорить нечего, - улыбнулся Михаил.