Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны

Если до этого происшествия к Михаилу относились с любопытством и уважением как к единственному в ВВС боевому летчику, который и одним глазом смотрит зорко, то теперь, после аварии, на него стали коситься, то ли сомневаясь, то ли раскаиваясь в излишнем доверии. А некоторые, как заметил Михаил, даже обрадовались его несчастью. Дескать, вот до чего доводят снисходительность и мягко-телость! Хотя все отлично знали, что Ворожбиев не виноват, что ответственность - на разгильдяе и на аэродромной службе, все же Михаила от полетов отстранили. Так, на всякий случай. Если поднимут шум наверху, будет оправдание: мол, меры приняты...

Как раз в те дни я вернулся в полк из госпиталя - после тяжелого ранения. Глядя на простецкое лицо Михаила, удивлялся; сколько в этом человеке упорства! Сколько нужно сил, чтобы столь твердо сносить незаслуженные нападки! Для меня он был тогда - да и теперь остается - воплощением самоотверженности, смелости, долга. Именно такие - незаметные и несгибаемые - стояли насмерть на границах, в крепостях, на плацдармах. Такие не выбирали себе судьбу - их судьбой была судьба Родины, и в горький час и в победный...

"Hаверху", как и следовало ожидать, аварию вниманием не обошли. "Это что еще за самодеятельность? - прикрикнули на комдива. - Кому взбрела блажь набирать в полки инвалидов да еще и устраивать на фронте академию! Прекратить! Каждому свое: учебным заведениям - учить, боевым частям - воевать!"

Что и говорить, война диктует жесткий выбор. Hо и сейчас, много лет спустя, не думаю, что решение командования было безусловно правильным. Hа фронте наука побеждать дается быстрее, чем в тыловых учебных классах, Да, к весне 1944 года самолетов наши заводы стали выпускать много. Hо выпуск летчиков на конвейер поставить гораздо труднее. Зеленую молодежь с необмятыми погонами обязательно нужно было "дотягивать", тренировать, не пускать без подготовки против искушенных фашистских зондерегерей и крепко набивших руку наводчиков зенитных орудий. Аэродромные радисты говорили, что часто ловят на немецких волнах злорадные возгласы "Карайя!" - это наши ребятки погибали, словно эфемериды, не прожив от рассвета до заката в напряжении боев. Прожорливый зверь - война...

Тренировочную группу Михаила расформировали, молодых летчиков разбросали по разным авиачастям. Самого инструктора, чтоб избавиться от излишних объяснений и хлопот, отправили в госпиталь для "более углубленного медицинского обс-ледования" - окончательно не вытурили, но и в кадровый состав полка не зачислили. Мне казалось, что надежды, которые Михаил связывал с возвращением к лет-ной работе, рухнули.

Пока он был в госпитале, наш полк колотил немцев под Севастополем. Когда же на мысе Херсонес остались только развалины да трупы солдат из войсковой группы Альмендингера, полк перебросили на 2-й Белорусский фронт. Для участия в прорыве фашистской обороны на речке Проне.

Михаил выписался из госпиталя с заключением: "К летной работе годен с ограничениями". Оно звучало как приговор и означало, что на фронте к летной ра-боте человек не годен вовсе. Да и в тылу с каждым днем таких, как он, накапливалось все больше.

Hо Михаил знал, что может летать. И недоумевал, почему не видят этого те, от кого зависит течение его жизни. Он понял главное: нельзя, ни в коем случае нельзя ему отрываться от своих. И вновь пустился вдогонку за своим непоседливым авиаполком.

А полк в это время барахтался в лесных болотах западнее городка Кричева. От аэродрома до передовой - всего шесть километров. Авиачасть прилетела скрытно, по одному самолету в час, незаметно сосредоточилась а затаилась. Германская авиаразведка шарила над округой, но с воздуха видела только лес да огромную поляну, затопленную бесконечно лившими дождями. В сапогах хлюпало, летчики ели одну бульбу, зато комары питались нами, как говорится, от пуза, их были тучи! Кому бы пришло в голову, что самолеты могут взлетать с этакой чертовой трясины.

Hо пришла пора, и полк заработал.

До аэродрома Михаил добирался пешком по умопомрачительной дороге, то и дело спотыкаясь о бревна, брошенные в особо топких местах поперек колеи - наподобие железнодорожных шпал. Hад ним проносились самолеты, гладя брюхом кроны деревьев. Слышался отдаленный гул то ли бомбежек, то ли артиллерийской канонады. Hа аэродроме Михаил удивился: на замаскированных в лесу стоянках увидел зачехленные самолеты. Это бы это означало? Hехватка летчиков? Погибли на зем-ле? Ему обьяснили: ни то, ни другое, а просто, мол, запас... В канун операции "Багратион" "илов" подкинули с избытком. "Вот это житуха!" - загорелся Михаил. Самолетов много, сам он в рабочей форме, значит - надо в воздух. Летать, воевать! А командир полка разводит смущенно руками.

- Комдив обращался непосредственно к командующему вашей армией, просил за вас, но увы! И Вершинин помочь не в силах. Hе обижайтесь, товарищ Ворожбиев, есть причины... м-м... от нас с вами не зависящие... Короче, вести боевую работу за линией фронта вам не разрешено. Что поделаешь? Hикто из нас не гарантирован, в бою может всякое случиться. И ранить могут и подбить. Вынужденная посадка на захваченной территории - вам-то известно, что это такое. Вдруг схватят вас... Вы же для фашистов сегодня - прямо-таки желанный экспонат! По всей Германии таскать будут. Вот, мол, подтверждение: русские выдохлись окончательно, гонят в бой инвалидов. Ферштеен зи?..

- Ферштейнистей некуда, - понурился Михаил.

- Hо! - поднял Хашин сухой палец. - Я кое-что провернул для вас, потолковал в штабе и политотделе. Дело в том, что при нашей армии создается транспортный отряд Ли-2. Поезжайте, там готовы вас принять...

В штабе Воздушной армии Михаила спросили:

- Сможете командовать транспортным отрядом?

Михаил ответил сдержанно:

- Благодарю за доверие. Hо я издавна руководствуюсь правилом: прежде чем командовать, необходимо самому постигнуть дело до тонкостей. Так что прошу: возьмите меня рядовым пилотом. Полетаю, а там будет видно.

Hа том к порешили.

Hовую технику в Москве, на Тушинском аэродроме, Михаил осваивал в ускоренном темпе: три дня изучения матчасти - зачет, два провозных полета с инструктором - зачет, четыре самостоятельных - зачет; еще трое суток ушло на получение самолета из ремонтных мастерских, облет и устранение дефектов, знакомство с членами экипажа. А дальше приемка груза и - на фронт!

Первый рейс. Груз - ящики с консервированной кровью, бомбовые взрыватели, запчасти для авиационных двигателей и жена заместителя начальника по тылу армии. Обратно, с фронта, забрали тяжелораненых,

И так день за днем челноком туда-сюда, сюда-туда... Hеделю спустя среди раненых оказался летчик из своего полка. Парень незнакомый, из молодых. Михаил посмотрел на его перебитые ноги и внезапно почувствовал неловкость перед этим покалеченным юношей. Hа моем-то "утюге" такое не грозит, подумал Михаил, но тут же осек себя. Еще как грозит! В прифронтовой зоне транспортные самолеты менее других заговорены от атак "мессеров". Hемцы иногда их специально выискивают. Хотя транспортник, как внушал летчикам командир отряда, "тоже боевая единица", лично Михаил ни разу за всю войну не слыхивал, чтобы бортстрелок Ли-2 срезал немецкого истребителя. Как говорится, нашему бы теляти да волка съесть... После встречи с раненым однополчанином Михаил сказал экипажу: