Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

— Средний рост наших солдат — 160–165 сантиметров… И вы хотите устраивать парады карликов с одеревенелыми шеями.

В свое оправдание Муссолини заявил королю:

— Это — шаг, который никогда не сможет освоить человек, ведущий сидячий образ жизни, с пивным брюхом и слабоумный. Поэтому-то он нам и нравится.

Поощряемый секретарем партии Ачиллом Старасе, дуче старался довести фашистский режим до абсурдности. Вместо рукопожатия, было введено приветствие «Салют дуче», произносимое с рявканьем (по аналогии с «Хайль Гитлер»). На партийных слетах фашисты среднего возраста совершали вслед за Старасе прыжки в длину и высоту или сквозь горящее кольцо. Всем членам партии было запрещено пить чай, носить шелковые шляпы, посещать ночные клубы, а вместо автомашин рекомендовалось ездить на велосипедах. Муссолини стремился превратить практичных, живых и непоседливых итальянцев в нацию автоматов с мрачными лицами.

Многими ветеранами марша на Рим мероприятия Муссолини не одобрялись. За отдельными деревьями он не замечал леса. На парадах, в которых участвовало более ста человек, войска должны были проходить шеренгами по шесть человек, а перед каждой тысячью шел оркестр, исполнявший другую мелодию. Дуче часами мог наблюдать за тамбурмажорами, определяя, кто из них выдавал более звонкую барабанную дробь.

— Для управления итальянцами нужны две вещи, — говаривал он своему слуге Квинто Наварре, — полиция и музыка на площадях.

Наварра, который служил четырем министрам, не мог вспомнить ни одного премьера, лично выбиравшего оркестровую музыку или определявшего день, когда дорожная полиция должна надевать белую форму.

Шофер дуче Эрколе Боратто отмечал: если раньше Муссолини, бросив взгляд на какую-либо новостройку, предоставлял ее оценку экспертам, то теперь, сидя в машине и положив на колени блокнот, что-то быстро записывал для последующего внушения министру общественных работ, а то в дождь высовывался из автомобиля для поощрения дорожных рабочих. В машине же у него часто возникали различные идеи, которые он к следующему утру забывал. Однажды он позвонил маркшейдеру и сказал к удивлению того:

— Тибр в городе делает слишком много поворотов, подготовьте план спрямления его русла.

Даже его жена не могла более воздействовать на него. В течение шести лет она занималась реставрацией сорокакомнатного особняка Рокка-делле-Каминате, подаренного дуче жителями Форли. Работы то шли, то останавливались в зависимости от ее бюджета, но она не теряла надежды, что Бенито станет там жить после выхода в отставку.

Но Муссолини и не собирался оставлять свое кресло. Будучи человеком чувствующим постоянно какую-то угрозу, он позволял себе немного расслабиться, когда жизненные неурядицы исчезали из его поля зрения, и он начинал считать себя всемогущим, как Гитлер.

— Итальянцы могут обойтись без Ватикана, — пришла ему как-то в голову странная идея. — Достаточно одного лишь моего знака, чтобы разжечь антиклерикализм в народе…

Постригшись подобно Цезарю, он считал себя стоящим выше Папы, заявляя:

— Если люди сейчас ходят в церковь, то лишь потому, что знают: дуче требует этого.

Дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, надев котелок, черную куртку и брюки в полоску, он собирался к королю, выезжая из своей частной резиденции, подготовив декреты на подпись монарху. Это продолжалось шестнадцать лет и вошло уже в обычай.

Комфортно расположившись на диване рядом с королем, он как-то сообщил тому по секрету:

— В Италии насчитывается порядка двадцати тысяч бесхарактерных людей, находящихся под исключительным влиянием евреев.

Король никогда не отмалчивался, будучи в чем-либо с ним несогласным, вот и на этот раз сказал как отрезал:

— Да, дуче, и я — один из них.

Дуче не обращал по-прежнему внимания на признаки подвигавшейся беды. Другие же были более прозорливыми. Одним из них являлся Джалеаццо Чиано, проводивший свое время в увеселениях. Однажды летом он устроил гала-вечеринку в Церколо-дель-Маре в Легхорне. Среди сосен в парке к небу поднимались фейерверки в цветах национального флага — красные, белые и зеленые.

Все присутствовавшие считали, что он находился в великолепной форме. Его пародии на Гитлера, Риббентропа и даже на Старасе вызывали взрывы смеха. Никто не мог отрицать, что Джалеаццо преуспевал. Его жилище, выстроенное для него отцом, в новом фешенебельном районе Рима — Париоли, а также имение в глубине страны — в Понте-а-Мориано — были тому свидетельством. К тому же он пользовался всеми благами, предоставляемыми ему режимом. Так кто же будет думать, что Муссолини станет относиться к его излишествам слишком серьезно?

Внезапно смех затих. Стоя в дальнем конце террасы, Чиано прислонился спиной к стене и неожиданно вскрикнул, затем распорядился:

— Пошли в помещение. Я не могу прикоснуться к стене без чувства озноба.

Лицо его побледнело. Среди гостей послышалось глухое бормотание.

Как бы в шутку он продолжил:

— Всякий раз, когда я подхожу к стене, у меня возникает ощущение, будто бы экзекуционный взвод берет меня на мушку.

На террасе послышался громогласный хохот, заглушая взрывы петард. Все посчитали сказанное Джалеаццо за лучшую шутку года.

В 8.30 вечера 29 сентября двойная стеклянная дверь салона на первом этаже резиденции фюрера на Кенигсплац резко открылась. В этот исторический день осени 1938 года делегаты Мюнхенской конференции собрались на ужин. Среди своих коллег-журналистов находился и Асверо Гравелли, представлявший римскую «Иль Маттино».

Более шести часов Гравелли вместе с другими наблюдал сквозь звуконепроницаемые двери пантомиму решения вопроса судьбы Европы. Им было видно, как переводчик германского министра иностранных дел Пауль Шмидт настойчиво требовал, чтобы его не прерывали, подобно школьному учителю, призывавшему свой класс к порядку. Им был виден и Гитлер, сидевший нога на ногу, скрестив руки и поглядывавший на ручные часы, как судья во время баскетбольного матча. Британский премьер-министр Невилл Чемберлен, забыв о своей «упрямости и выносливости», постоянно зевал. Французский премьер Эдуард Даладье также казался удрученным и часто выходил в соседнюю комнату, чтобы сделать затяжку своих любимых сигарет «Перно».

Только Бенито Муссолини, вошедший в зал заседаний держа руки в карманах, сидел скучая и мало прислушиваясь к спорам, как бы зная заранее о том решении, которое будет принято.

Когда Муссолини появился в дверях, Гравелли, давно состоявший в политическом совете фашистской партии, поспешил ему навстречу. Помогая ему надеть плащ, он нетерпеливо спросил:

— Чем все закончилось, дуче?