Тамара Карсавина - Театральная улица

Я занималась теперь в классе Гердта и с любовью вспоминаю это время – весну среди всех времен года моей профессии. Я бесконечно благодарна моему любимому учителю. Лето коротко и эфемерно, великие танцовщики не оставляют после себя никаких записей, они живут в легенде. Только бережные руки могут передать неосязаемое сокровище, только вдохновенный талант лелеет искру волшебного искусства, пока она не разгорится с новой силой. Гердта можно назвать избранным инструментом, передававшим нам все богатство танца, то богатство, которое он тщательно собирал за время своей долгой карьеры. В юности он стал свидетелем рассвета романтизма, никогда уже не повторившегося в своей первозданной силе. Гердт не искал новых путей, он был ревностным хранителем славных традиций.

Самая интересная часть его урока начиналась после того, как заканчивалась необходимая рутина упражнений. Тогда из отдельных па рождалась цепь коротких танцев. Он часто реконструировал фрагменты старых балетов, давным-давно сошедших со сцены. Великие танцовщики прошлого оживали снова, вызванные им. Я находилась под обаянием чар великого искусства, раскрытого нашим Учителем. Когда урок заканчивался, горничная входила с большим ручным колокольчиком, мы толпой неохотно выходили из зала, с нетерпением ожидая завтрашнего дня, когда, возможно, снова повторим шедевр Черито «Танец с тенью».

Два моих последних года в училище были заполнены счастьем и увлеченным трудом. Передо мною стояла одна цель, и каждый день открывал мне новые высоты, к которым стоило стремиться. Мне не казалось, будто мою свободу подавляют. В отличие от других девочек я не считала эти годы вычеркнутыми из жизни. Напротив, у меня было ощущение, будто у меня осталось мало времени. Во мне рождалось понимание того, что пройдут годы, прежде чем я смогу достигнуть желаемого результата.

Каждое воскресенье нас, старших, водили в Александрийский театр. Мы любили драмы, где можно было поплакать. В пансионерской, к которой я теперь принадлежала, нам нравилось разыгрывать то, что мы видели, имитируя актеров очень точно. Кто-нибудь из актеров драматического театра давал старшим уроки дикции и игры. Мы главным образом придерживались монологов и поэзии. Иногда он предлагал нам разыграть какую-нибудь сцену. Во времена моего отца не было отдельной драматической школы. Ученики театральной школы обучались в соответствии с проявляемыми ими способностями, но танец был обязательным для всех. Славина, одна из ведущих меццо-сопрано, сначала готовилась стать балериной. Мы посещали и занятия пения, но не было никакой надежды, что среди нас окажется еще одна Славина. Для предстоящего весной экзамена мы готовили ни больше и ни меньше как «Марию Стюарт». Классную комнату, заполненную партами, мы сочли неподходящей; так что со временем для драматических уроков перешли в Маленький театр. В задней части аудитории, за зрительным залом, находилось небольшое фойе, на стенах которого висели фотографии в рамках всех учащихся, закончивших училище. Из этих фотографий становилось ясно, что наши платья всегда оставались неизменными, менялись только прически: волосы собраны короной на макушке и челка лежала красивее, чем в нашей прическе, когда волосы зачесаны за уши.

На генеральные репетиции опер обычно приглашалась вся школа и отменялись дневные классы. В том году возобновляли «Вольного стрелка». Сцена в долине волков, куда приходит Каспар, чтобы отлить пули. У нас не было возможностей, чтобы отразить все сценические эффекты: гром, молнию, полет зловещих птиц. Однако пансионерская была большой, а мы обладали достаточной изобретательностью, и ко всеобщему удовольствию представление получилось.

– Первая, – пропел Каспар, присобрав юбку и заткнув ее в бархатные сапожки, имитируя таким образом брюки.

– Первая, первая, первая, – эхом отдавались голоса из различных шкафов.

Такой же эффект отраженного эха повторился при отливке второй пули.

– Третья, – прогремело эхо.

Полотенца, сапожки, одежда – все ливнем полетело из шкафов, изображая полет хищных птиц. Загремел гром – это мы заколотили по железной печи щипцами и кочергами. С пронзительными криками появились ведьмы. «Волчья долина» разыгрывалась только в то время, когда воспитательница находилась «с другой стороны». Но иногда шум и рев долетали до нее, и тогда по усмотрению дежурной мы получали мягкое замечание или же нам снижали отметки. Сниженные за поведение отметки означали, что, возможно, придется предстать перед Варварой Ивановной, чтобы получить подходящий нагоняй. За повторно сниженные оценки нас лишали посещения театра. Однажды и меня за небольшую провинность оставили без посещения театра – я окунула голову Лидии в ведро с мыльной водой, оставшейся после мытья полов. Нельзя сказать, чтобы она сильно возражала, она даже попросила у меня прощения за то, что меня из-за нее наказали, но в тот момент она не смогла удержаться от крика, пришла классная дама, и мне пришлось во всем признаться. С грустью я пропустила спектакль. Училище казалось совершенно покинутым в воскресенье. Давали «Коварство и любовь», и я знала, что там будет достаточно оснований для волнений и слез.

Когда учебный год заканчивался, старшие ученицы переезжали в загородный дом на Каменном острове. Летними вечерами острова заполняли нарядные экипажи. Весь светский мир, оставшийся в городе, стекался на Елагин остров, куда вели тенистые аллеи и откуда открывался обширный вид на залив. Люди ходили туда полюбоваться закатом. Прямо у моста, ведущего на Елагин, по которому проезжали все экипажи, стоял наш деревянный особняк. Двухэтажный барак, он развернулся обратной стороной к модным виллам. Все окна выходили в сад. Высокая ограда окружала дом со всех сторон. Словно маленький и смешной оплот невинности, стоял он, скромный и обшарпанный, у самых врат светской жизни. Переезд туда занимал всего три четверти часа. Там было все просто и удобно. В самой большой комнате, хотя и не слишком просторной, стояли зеркало и станок. Каждое утро мы практиковались за ним, по очереди возглавляя танцующих. Все мы отличались упорством и жаждой преодолеть технические трудности. Остаток утра мы сидели на крытой веранде; пока одна из нас читала вслух, остальные распарывали старые голубые платья. В то лето мы читали историю Средних веков и Ренессанса. Книга давала полную картину того периода, но все, что я помню сейчас, – так это прически с косами флорентийских дам, в которые часто вплетались шелковые нити. Два часа образовательного чтения были конечно же не нашей выдумкой. Воспитательница обычно сидела рядом с нами, занимаясь каким-нибудь рукоделием.