Александр Синегуб - Защита Зимнего Дворца

Между тем, министр Пальчинский сообщал юнкерам решение Правительства принять сдачу, без всяких условий, выражая этим подчинение лишь силе, что предлагается сделать и юнкерам.

– "Нет, – раздались ответы, – подчиняться силе еще рано! Мы умрем за Правительство! Прикажите только открыть огонь".

– "Бесцельно и бессмысленно погибнете", – убеждал новый голос.

– "И Правительство погубите этим", – доказывал третий.

– "Нет, о нас они не должны думать. Слагать оружие для сохранения наших жизней, мы не имеем права требовать, но убеждать сохранить свои мы должны и мы вас просим отказаться от дальнейшего сопротивления. Вы будете с нами. Мы позаботимся о вас или погибнем вместе, но сейчас нет смысла!" – страстно, быстро убеждал голос председателя Совета Министров А. И. Коновалова.

Юнкера молчали…

В это время ораторствовавшая шляпенка выдохлась и уже давно от надрыва сипела.

"Один выстрел. Все равно куда – и эта орава бросится и все сокрушит на своем пути", – ясно и отчетливо предупреждало сознание при виде, как от фанатических выкриков шляпенки масса пришла в неистовство и… рванулась вперед, напирая на шляпенку. Министр Пальчинский вскочил на порог ниши. Я прижался к косяку… "Поздно", – мелькнуло в голове, и круги поплыли перед глазами. Но последнее усилие, и я отступил в нишу. Министр же смешался с толпой. Юнкера вскочили. Я закрыл на мгновение глаза.

"Огонь!" – мелькнуло в голове. Но… выстрелов не раздалось. "Если вы, юные, жертвуете собой и идете навстречу страданиям, то не мне ускорять разрешения счетов с жизнью", и я вышвырнул наган и сорвал Анненскую ленту с рукоятки шашки.

"Ну, теперь терзайте меня", подумал я, став у стенки ниши, против двери в кабинет последнего заседания Временного Правительства России, и эта жалкая, трусливая мысль заслоняла собою отчетливость выражения лиц членов Правительства, стоявших вокруг стола и частью выжидающе вглядывающихся во вход из ниши, а частью продолжающих что-то быстро, вполголоса говорить друг другу. При этом один из министров торопливо кончал рыться в каких-то бумажках и затем, подойдя к стене, куда-то торопливо засунул руку, после чего, вернувшись к столу, с облегчением сел.

Это мужество министра отвлекло меня от думы о себе и сразу создало какое-то оригинальное решение войти, во что бы это ни стало, в кабинет и понаблюдать, что будет дальше. И я, приняв решение, чуть было не пошел. "Стой! – остановил я себя, – подожди, когда войдет эта шляпенка, направляющаяся сюда, а то члены Правительства, увидев тебя первым, еще подумают, что ты струсил и прибегаешь под их защиту". – И я пропустил войти в дверь шляпенку, а за ним еще несколько человек, за которыми уже и протиснулся в кабинет и остановился у письменного стола перед окном и стал наблюдать.

"Историческая минута!" – мелькнуло в голове.

"Не думай – смотри!" – перебило сознание работу мысли.

И я смотрел.

С величественным спокойствием, какое может быть лишь у отмеченных судьбою сыновей жизни, смотрели частью сидящие, частью стоящие члены Временного Правительства на злорадно торжествующую шляпенку, нервно оборачивающуюся, то к вошедшим товарищам, то к хранящим мертвенное, пренебрежительное спокойствие членам Временного Правительства.

"А это что?…" – поднялся Терещенко и говорил, протянув руку, сжатую в кулак. "Что он говорит?" – и я сделал шаг вперед.

– "Сними шляпу"… но его перебивает другой голос: – "Антонов, я вас знаю давно; не издевайтесь, вы этим только выдаете себя, свою невоспитанность!

Смотрите, чтобы не пришлось пожалеть; мы не сдались, а лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело еще не увенчано окончательным успехом", – обращаясь к нервно-смеющемуся, говорил новый голос, который я не успел определить, кому принадлежит, так как, в этот момент, меня что-то шатнуло и перед глазами выросла взлохмоченная голова какого-то матроса.

– "А вот где ты сволочь! Наконец попался!" – врезалось в уши грубое, радостное удовлетворение матроса.

"Пусти руки, не давай воли рукам; что тебе надо? Я не знаю тебя!" – глупо растерянно защищался я словами, свалившись с неба на землю.

– "Не знаешь? А кто меня арестовал на лестнице и отобрал револьвер?.. Отдай револьвер!" – приставал матрос, действительно отпустив руки от воротника моего, мирного времени, офицерского пальто.

"Ого, с ним можно разговаривать!" – пронеслась мысль.

"Какой револьвер? Я тебя не знаю. Мало ли кого я забирал, так что ж я всех помнить должен? Голова!"…

– "Ну, нечего там, отдай револьвер, а то"…

"Что – то? Видишь, у меня моего нет. Пойди в Портретную Галлерею и там возьми; отстань от меня. Не мешай слушать!"…

– "Да ты мне мой отдай. Я за него в ответе буду".

"Врешь! Кому отвечать будешь? Начальства нет теперь для вас, так нечего зря языком чесать. Смотри лучше, там на столе нет ли какого револьвера", – убеждал я его.

Но он вытащил из кармана кошелек и из него бумажку – удостоверение, что ее предъявитель, товарищ-матрос такой-то, действительно, получил револьвер системы ноган за таким-то номером от Кронштадтского Военно-Революционного Комитета, куда по выполнении возложенной на него задачи обязан вернуть означенный револьвер. Следовали подпись и печать комитета.

"Да ты прав, ты должен был бы его вернуть, если бы имел. Но ты его потерял в бою. Ты это и доложи", – урезонивал я его, в то же время соображая, что он, или глуп как пробка, или издевается надо мной. Мне начинало надоедать и я стал нервничать.

– "Мне не поверят, скажут, что я пропил. Да чего там болтать! Раз взял чужую вещь, то должен знать, где она. Отдай револьвер!" – приходя в повышенное состояние настроения, снова начал свои требования матрос, но на этот раз замахиваясь кулаком.

"Стой, подожди!"… – остановил я его с внутренним ужасом, что он меня сейчас ударит, а затем…

И тут, под влиянием ужаса, что меня ударит по лицу, я совершил гадость, мерзость. Я бросился к стоявшему к нам спиною члену Временного Правительства:

"Послушайте, избавьте меня от этого хама. Я не могу его убить, иначе всех растерзают!" – говорил я, дергая его за плечо.

Он обернулся. Бледное лицо и колкие, пронизывающие глаза.

"Ах, это вы давеча что-то объясняли мне!" – вспомнил я. "Вот этот матрос требует, чтобы я вернул ему револьвер, который я у него отобрал вечером, во время очищения первого этажа у Эрмитажа. У меня его нет. Объясните ему", – быстро говорил я.

Старичок выслушал и принялся мягко что-то говорить матросу, который растерянно стал его слушать. Я же воспользовался этим и быстро отошел на свое старое место у письменного стола, рядом с окном, и снова стал смотреть, что творится в кабинете.

В кабинете уже было полно. Члены Временного Правительства отошли большею своею частью к дальнему углу. Около адмирала вертелись матросы и рабочие и допрашивали его.