Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине

Есенин засмеялся:

— Лихо!..

В это время мать принесла подносик с двумя стаканами чая и пирожками из пеклеванной муки с урюком. Отвечая на вопрос поэта, я стал рассказывать об учителях, о преподавателе русской словесности — первом человеке, прочитавшем мои стихи.

— Что же он тебе сказал? — спросил Есенин, принимаясь за чай.

Я объяснил, как было дело.

— Знаток! — покачал головой Есенин.

— Хитров вел нас до седьмого класса, а потом…

— Хитров, говоришь?

— Да, Павел Иванович Хитров.

— У меня учителем тоже был Хитров. Евгений Михайлович. По совести помогал!

Он допил чай, отодвинул от себя стакан и спросил, кому я еще показывал стихи. Я ему все рассказал, и он поинтересовался, какое стихотворение отметил Айхенвальд. Я достал отпечатанное на машинке «Голубое» и дал Есенину. Прочитав, он заявил, что все это молодо-зелено и теперь надо писать по-другому. Я вспомнил, что мне советовал Свердлов, и, кстати, пересказал, что Яков Михайлович говорил о нем, поэте.

— Да попробуй сбрось с себя Клюева! Он пророс в меня, как сорняк в землю. Раз прополешь, два, а он нет-нет да в каком-нибудь стихе и проглянет!

Есенин походил по комнате, сказал, что хочет посмотреть мои напечатанные в «Свободном часе» стихи. Прочитав, пожал плечами: ему пришлись по вкусу только две последние строчки одного стихотворения:

— Хочешь писать стихи, — сказал Есенин, — надевай свою рубашку! (Это означало: наполни своим оригинальным содержанием строки.) И вырабатывай свою походку! (Т. е. собственный стиль.)

— Сергей Александрович! — произнес я обескураженный. — Не выходит у меня!

— Мало работаешь! Напишешь — разорви. Напиши еще раз. Десять, двадцать раз перепишешь — получится! И читай хороших поэтов. Только не Надсона.

Я достал из шкафа «Голубень» и подал ему. Это было издание «Скифов» 1918 года. Он взял, спрятал в карман и заявил, что не скоро, но вернет книжку. Подойдя к кушетке, он взял свой шарф и, шагнув к зеркалу, стал одеваться…

Все это происходило в ту осеннюю пору 1919 года, когда Союз поэтов решил приспособить свое помещение под клуб. Союз находился в бывшем кафе «Домино» на Тверской улице (ныне Горького) дом № 18, напротив улицы Белинского (бывший Шереметьевский переулок). После Октябрьской революции владелец кафе «Домино» эмигрировал за границу, и беспризорное помещение отдали Союзу поэтов.

Переделка под клуб состояла в небольшой перестройке I вестибюля и украшении росписью стен первого зала, отделенного от второго аркой. Занимался этим молодой задорный художник Юрий Анненков, стилизуя все под гротеск, лубок, а иногда отступая от того и другого. Например, на стене, слева от арки, была повешена пустая, найденная в сарае бывшего владельца «Домино» птичья клетка. Далее произошло невероятное: первый председатель союза Василий Каменский приобрел за продукты новые брюки, надел их, а старые оставил в кафе. В честь него эти черные с заплатами на заду штаны приколотили гвоздями рядом с клеткой. На кухне валялась плетеная корзина из-под сотни яиц, кто-то оторвал крышку и дал Анненкову. Он прибил эту крышку на брюки Василия Васильевича наискосок. Под этим «шедевром» белыми буквами были выведены строки:

Далее вдоль стены шли гротесковые рисунки, иллюстрирующие дву- и четверостишия поэтов А. Блока, Андрея Белого, В. Брюсова, имажинистов. Под красной лодкой были крупно выведены строки Есенина:

В клубе была доступная для всех членов союза эстрада. Редкий литературный вечер обходился без выступления начинающих или старых поэтов. Это было для них очень важно: бумага в стране была на исходе, во время гражданской войны многие типографии разрушены. Общение с читателями достигались путем устного слова, главным образом, с эстрады кафе. Отсюда и определение: «Кафейный период поэзии».

Кроме того, вступив в члены союза, каждый получал охранную грамоту, которая говорила сама за себя. Она была напечатана на бумаге с копией бланка Народного комиссариата просвещения от 23 января 1919 г. за № 422, с указанием адреса: Москва, Остоженка, угол Крымского проезда, 53.

«Всем советским организациям.

Ввиду того, что Всероссийский Союз поэтов и функционирующая при нем эстрада-столовая преследует исключительно культурно-просветительные цели и является организацией, в которую входят членами все видные современные русские поэты, настоящим предлагаю всем лицам и учреждениям оказывать Союзу всяческое содействие, а в случае каких-либо репрессивных мер, как-то реквизиция, закрытие, арест, прошу в каждом отдельном случае предупреждать Комиссариат Народного Просвещения и меня лично».

Под этим стояла подпись народного комиссара по просвещению А. Луначарского, круглая печать комиссариата.

Вверху охранной грамоты справа от руки проставлялась фамилия члена Всероссийского союза поэтов, внизу — подпись председателя союза, секретаря, и все это скреплялось круглой печатью союза.

Каждая выдаваемая охранная грамота была заверена нотариальным отделом 2-го Центрального городского района Москвы за подписью народного нотариуса, секретаря и скреплена печатью отдела.

Этой охранной грамотой Анатолий Васильевич спас ряд крупных поэтов от всяких напастей эпохи военного коммунизма, сохранил их жилища и очень ценные собираемые десятилетиями библиотеки.

Конечно, влекли поэтов в союз и прозаические трудные вопросы того времени: днем в столовой давали удешевленные, правда, неважные обеды, а нуждающимся — бесплатные. В канцелярии союза поэты могли получать продовольственные и промтоварные карточки.

Присматриваясь к членам союза и прислушиваясь к их читаемым с эстрады стихам, я решил попытать счастья. Я взял с собой номера журнала «Свободный час» с моими напечатанными опусами, шесть стихотворений, на основании которых я был принят в члены «Дворца искусств», помеченный Ю. Айхенвальдом стишок и стихотворение «Странники», которое похвалили в литературно-художественной «Среде» (председательствовал Ю. А. Бунин). Я отправился в союз к дежурному члену президиума Василию Каменскому и сказал, что хочу вступить в союз, да побаиваюсь. Он засмеялся и ответил, что ничего не может сказать, пока не прочтет мои стихи. Я вынул из кармана мой поэтический багаж и подал ему. Он прочитал, сказал, что поддержит мою кандидатуру, предложил написать заявление и заполнить анкету.