Альберт Зарипов - Страна песков

Но сперва я внимательно осмотрел всю округу в ночной бинокль. Пяти минут мне хватило с головой, чтобы убедиться в отсутствии подозрительных огоньков, мрачных вражеских силуэтов или непонятных источников света. Затем я развернул плащ-палатку и принялся тщательно ощупывать её края. Мокрые пальцы мёрзли, но всё ещё мне подчинялись… Где-то на срезе должен был находиться кончик вшитой в плащ-палатку верёвочки, которая охватывала один из углов широкой дугой. Но по всей видимости я начал не там, где было ближе всего… И потому Закон Подлости явно торжествовал… Я злился и чертыхался, однако продолжал перебирать замёрзшими и негнущимися пальцами задубелые края плащ-палатки в поисках той самой верёвки. Она не могла там не быть!.. Ведь ещё перед выходом я осмотрел плащ-палатку, чтобы проверить её по всем функциональным особенностям. Поэтому я точно знал, что вшитая в плащ-палатку верёвочка находилась на своём законном месте. Она даже перемещалась в оба направления, что являлось хорошим признаком…

И вот… Я поочерёдно нащупал оба конца верёвки, еле торчащие из сходящихся в один угол краёв плащ-палатки. После чего с вспыхнувшей радостью осторожно потянул первый кончик верёвки. При этом моя левая рука постепенно стягивала ткань плащ-палатки в противоположном направлении. Затем то же самое я проделал и со вторым концом верёвки. Не забыл я стянуть и другую сторону тонкого брезентового угла. Когда всё закончилось, моя плащ-палатка превратилась в некое подобие дождевика с капюшоном. Я не стал возиться с подгибанием нижнего угла, чтобы не терять лишнее время. Да и пальцы замёрзли слишком сильно. Мне было вполне достаточно того, что у меня сейчас получилось...

Я накинул этот солдатский плащ на себя, набросил капюшон на голову и осторожно уселся на свёрнутый спальник. Причём таким образом, чтобы длинный задний угол прикрывал собой и моё сиденье. Ведь дождь и ветер здесь хоть и не лютовали с той силой, как на других сторонах горной вершины, но они всё-таки тут имели место быть.

«Месяц февраль решил достать меня и здесь… -думал я. –Ну… Что ж…»

В связи с этим я и предпринимал всяческие меры, чтобы ослабить неприятное воздействие дождя и ветра как на меня, так и на моё вооружение. Правой «полой» военного плаща я накрыл свой пулемёт, чтобы он зазря не мок под дождём, а по-прежнему сохранял необходимую боеготовность. Затем я подправил свисавший сверху самый кончик угла-капюшона, засунув его вглубь. Потом мои пальцы связали оба конца верёвки, чтобы армейский плащ не слетел с меня от сильного порыва ветра. После чего я поплотнее закутался и стал ждать…

Сидя на своём наблюдательном посту, я ждал того светлого момента, когда закончится холодный февральский дождь. Периодически подправляя распахивающиеся края плаща, я ждал прекращения сильного ветра или хотя бы его ослабления. Раз за разом поднося к глазам ночной бинокль и упорно надавливая негнущимся пальцем на выскальзывающую кнопку включения, я настороженно ждал появления в моём секторе наблюдения каких-либо огоньков, а то и рыскающего света фар движущегося автомобиля или чего-то ещё подозрительного…

Но более всего я ожидал окончания нашего ночного дежурства. Потому что в столь отвратительную погоду лучше всего… Это понятное дело, что сидеть дома у окошка рядом с тёплой батареей и пить горячий чай с вареньем или мёдом… А то и чего покрепче… Да в приятной кампании женской половины человечества… Но, увы… Сейчас всё это было слишком уж нереальным… Очень далёким и пока что совершенно невозможным…

А потому я воспринимал свою нынешнюю жизнь именно такой, какой она и была. То есть суровую и несказанно трудную солдатскую службу. Да ещё и в далёком, абсолютно неприветливом Афганистане. А также в февральскую ночь… С её промозглым холодом, непрекращающимся дождём и пронизывающим ветром.

А мечтал я в эти долгие-предолгие минуты только об одном: быстренько спуститься вниз, оборудовать лёжку, забуриться в спальный мешок, накрыться плащ-палаткой и… Некоторое время послушать то, как дождь барабанит по задубевшей ткани… После чего и уснуть. Причём, хотя бы так часиков на четыре или даже пять… Ну, а если будет шесть… То это совсем уж великолепно!

Но до этого счастливого мига ещё было не скоро… До столь благословенного момента оставалось пять или шесть долгих-предолгих часов. Очень долгих…

И я продолжал сидеть, смотреть и ждать.

Ближе к полуночи некогда моросящий дождь постепенно усилился. По моему мнению, он попросту перешёл в слабенький такой ливень. Температура воздуха тоже не баловала своей чуткостью и доброжелательностью К ЛЮДЯМ. Да и афганский ветер продолжал дуть с неубывающей силой. А я всё ждал и ждал…

Чтобы хоть как-нибудь отвлечь себя от этого страшно тоскливого чувства ожидания, я подолгу всматривался в ночную оптику. В её мерцающе-зеленоватом свечении окружающая меня мерзкая ночь представала в несколько облагороженном виде. Поскольку мне сейчас удавалось наблюдать то, что находится не только в непосредственной близости, но и за десятки километров. А может быть даже и за сотню…

Ведь принцип действия военного бинокля БН-2 основан на электронно-оптическом усилении естественной освещённости Земли. На её поверхность даже в ночное время попадает самое разнообразное космическое излучение: начиная от слабого сияния далёких звёзд и заканчивая солнечным светом, так любезно отражённым нашей Луной. А вот в наглухо закрытом подвале этот бинокль БН был бы абсолютно беспомощен, поскольку в совершенно тёмном помещении вообще отсутствует какое-либо освещение. Даже самое слабенькое отражённое или рассеянное.

Совсем иное дело – тёмная ночь в афганской пустыне. Низкие чёрные облака хоть и заволокли всё небо, однако сквозь их непроглядную толщу всё равно проникал космический свет. Видимость, конечно же, похуже… Ведь при чистом небосводе и ярко сияющих звёздах, а тем паче при наличии полной Луны… В этих благоприятных условиях ночной бинокль работает лучше всего! Но и при нынешних климатических факторах военный трудяга БН продолжал функционировать в почти что нормальном режиме.

Мне довольно-таки хорошо были видны бесчисленные барханы и саксаульная растительность, очень привольно раскинувшиеся на все стороны света. Понятное дело, что чем дальше углублялся мой взор, тем становились хуже визуальные способности бинокля. Но в радиусе одного-двух километров всё вроде бы было в порядке. А вот растущие у подножия кусты я различал с такой чёткостью, что даже видел их сильное колыхание от особо яростных порывов ветра.

Но меня сейчас в наипервейшую очередь привлекали самые разнообразные источники света. Именно их и стремился обнаружить мой вооружённый взор. Будь то свет фар автомобиля или его же габаритные огни, отражённое излучение панели приборов или зажжённая сигарета. Ведь это является главным опознавательным признаком появления в пустыне одного человека или же некоторого количества людей.