Геннадий Красухин - Путеводитель по судьбе: От Малого до Большого Гнездниковского переулка

– А не Смоленск ли это? – предположил кто-то. – Там как раз такой собор стоит.

– В Смоленск разве по Киевскому шоссе приедешь? – возражаю.

– Так он, – про шофёра, – по Киевскому и не ехал. Он ехал по Минскому.

– Ты точно знаешь? – встревожился я. Как заместитель председателя месткома по соцбыту я считался руководителем в этой поездке. Да вот, говорили, выпивали – я за дорогой не следил.

– Конечно, мы же Кубинку проезжали.

Сверху видим: к автобусу приближается человек. Спускаемся. Наш шофёр смотрит на нас озабоченно и озадаченно.

– В чём дело? – спрашиваем. – Куда ты нас привёз?

– Договорился, – отвечает, – с армейским дружком встретиться у собора в Смоленске. Да вот уже час жду, а его нет.

– Ты соображаешь, что делаешь? – спрашиваю. – Тебе куда путёвка выписана – в Смоленск или в Брянск?

– Успеем в Брянск, – говорит. – Впереди три дня праздника. А друг мой тоже шофёром работает. В Орше. Вчера созванивались и договаривались.

– Запил твой друг, – сказали ему. – Запил и забыл.

– Это он может, – согласился шофёр, бросая на землю и затаптывая сигарету. – Мы с ним одного «Тройного» сколько выпили! Ладно, – вздохнул, – поехали в Брянск.

Куда-то он потом свернул, вёз нас по колдобинам, автобус трясло. И мы тряслись от хохота. Хотя сперва я разозлился, но потом эгоистичное простодушие водителя развеселило: вёз тридцать ни о чём не подозревавших человек на свидание со своим дружком.

– Ну вот, – сказал кто-то, – а вы говорите: прогулы за опоздание! Это в России-то? Да разве найдётся на свете такая сила, которая пересилила бы русскую силу?

Но, вернувшись в Москву и поработав некоторое время, я понял, что веселились мы и цитировали «Тараса Бульбу» зря. Мы недооценили Андропова, который шутить не собирался. В рабочее время вас могли выдернуть из очереди в магазине, остановить на улице и потребовать предъявить документы. Лучше было этого постараться избежать, потому что ваш паспорт или ваше удостоверение могли оказаться в кармане у проверяющего, и сбежать от него поэтому не было никакой возможности. Вас вели в милицию, которую абсолютно не интересовало, были или не были вы сегодня на работе. Вы-то втолковывали милиционеру, что были, что вышли на несколько минут, что собирались идти назад, а он хладнокровно оформлял акт о задержании вас в такое-то время, который вы подписывали, понимая, на что себя обрекли: акт переправят на работу и вычетов из зарплаты вам не избежать.

Ограничили время продажи спиртного, которое купить уже можно было, очень сильно рискуя: в очередях в винный отдел в основном стояли пенсионеры, которых внимательно оглядывала постоянно заскакивающая в этот отдел милиция. Поэтому наловчились договариваться с каким-нибудь старичком или старушкой. Разумеется, договаривались не за спасибо.

Но и такие вещи, очевидно, обнаруживали. Потому что последовал приказ: отпускать в одни руки не больше двух бутылок.

А отвлекаясь от винных отделов, скажу, что проблема ещё была в том, что открывались магазины часов в 8–9 утра, а закрывались часов в 8–9 вечера. Большинство женщин, ведущих домашнее хозяйство, работало. Поначалу они пытались покупать продукты утром и при этом не опоздать на работу. Но ничего не выходило. К открытию скапливалось великое множество народу. Люди вваливались в магазин, где нужно было успеть взвесить товар в одном отделе, в другом, отстоять очередь в кассу, а то и в две, потому что возле кассы нередко висело объявление, в какие именно отделы пробивает чек кассир. Словом, утром прилавки и кассы опять-таки штурмовали пенсионеры, а вечером страшны были не очереди, нужно было ещё найти магазин, полки которого не пустовали: товар завозили один раз в день – к открытию.

Бледное лицо нового генсека редко озарялось улыбкой. По телевизору показывали нахмуренного человека, принимавшего верительные грамоты иностранных послов или выступающего на каком-нибудь заседании. Риторика его речей была, как правило, угрожающая. Он грозил наказаниями всем – своему народу за нерадивость, народам социалистического лагеря – за непослушание, капиталистическим странам – за несговорчивость.

Мир содрогнулся, когда на Дальнем Востоке по приказу Андропова сбили пассажирский южнокорейский самолёт. Никто не верил, что самолёт этот был шпионским, снимавшим наши военные объекты: слишком большую ответственность взяли бы на себя иностранные разведки. Ведь на борту находились 246 пассажиров и 23 члена экипажа.

Почему самолёт оказался в нашем воздушном пространстве? Ну, мало ли какие технические неполадки могли привести к отклонению от курса! Почему он не отзывался? А по той же причине: не имел возможности! Почему продолжал углубляться в наше пространство? Так подними в воздух перехватчиков и вынуди его сесть. Нет, приказали сбить!

Вот после этого преступления и назвал президент США Рейган нашу страну «империей зла», призвав союзников именно так и воспринимать Советский Союз. Именно так нас и воспринимали.

Мы с женой, выехавшие в 1983-м году с туристской группой в «настоящую» заграницу (то есть не в страны народной демократии), позвонили в Париже бывшей жене моего брата Алика Люде. Разведясь с братом, Люда вышла замуж за француза, строителя гостиницы «Космос» в Москве, уехала с ним во Францию, родила дочку. Вместе с маленькой дочкой она и примчалась к нам в гостиницу. Удивительно похорошевшая Люда с очаровательной четырёхлетней девочкой по имени Алин.

Люда помнилась нам аполитичной, равнодушной к происходящим в мире событиям, но в Париже она почти сразу же завела разговор об инциденте с южнокорейским «Боингом». «Этого нельзя ни понять, ни простить, – горячо говорила она. – Каждый из нас мог бы оказаться на борту такого самолёта!» Мы с ней, конечно, соглашались.

А перед тем, как очутиться в Париже, мы были в Италии – вылетели в Париж из Венеции. На борту самолёта, листая итальянские газеты, вдруг увидели фотографию нашего заведующего отделом зарубежной культуры Олега Битова, брата известного писателя.

Из Москвы мы уезжали в самый разгар скандала. Битов был послан в командировку в Венецию на кинофестиваль, передал в редакцию первую заметку с него и пропал – не отзывался на телефонные звонки, администрация гостиницы не нашла его в номере, хотя его вещи там оставались.

Понятно, что не только наше начальство забило тревогу. Но через короткое время газета публично выразила уверенность в том, что её сотрудника похитили. Кто? Спецслужбы, конечно, кто же ещё! Зачем? На этот вопрос редакция не отвечала. Да она в него и не вдавалась.

Опубликовала редакция несколько писем матери Битова президенту Италии. Я считал и считаю себя человеком политически подкованным. И могу назвать имя нынешнего итальянского премьер-министра – Сильвио Берлускони. И предшествующего ему – Романо Проди, который чуть не засадил Берлускони в тюрьму, обвинив его в крупном мошенничестве. Но фамилию итальянского президента назвать не смогу: не знаю. Президент Италии в большой политике не участвует. И потому никак о себе миру не заявляет. Так же, как президент Германии. Там главная политическая фигура – канцлер.