Игорь Ильинский - Сам о себе

Незаметно для самого себя я всецело вошел в жизнь Малого театра, он стал для меня родным и дорогим. Я стал жить его интересами, радоваться успехам и близко принимать к сердцу срывы и неудачи. Бесспорными стали для меня первоочередные задачи театра. У нас часто принято говорить так: все идет хорошо, но надо, чтобы было лучше. Со стороны казалось, что все в театре благополучно. Театр получал первые премии на смотрах и фестивалях. Но внутри театра становились более ясными потенциальные возможности его и маячащие впереди трудности. Я считал своим долгом принимать участие в общественной жизни театра.

Положение Малого театра, на мой взгляд, уже давно было сложным. Театр часто отходил от своих традиций и академического стиля. Наряду с яркими, в основе своей новыми и свежими спектаклями появлялись спектакли серые в режиссерском и даже в актерском отношении. Театр не прошел мимо мелких пьес, советских и иностранных, в лучшем случае дающих относительно хорошие временные сборы, но отнимающих у театра драгоценное творческое время и не соответствующих никак лицу старейшего академического театра.

В театре медленно воцарялись эклектизм и разноголосица в работе режиссеров. В их работах довольно пестро уживались как заурядность, так и претенциозное псевдоноваторство, опять-таки не выражающие и не определяющие лицо Малого театра.

Главной задачей Малого театра, как и всего советского театра, было и есть создание современного советского репертуара, настоящая связь с советскими современными драматургами. Нигде и ни в какое время нельзя представить театра, народного театра, не живущего интересами своего времени и своего народа. Так может ли существовать советский театр, не откликаясь на проблемы современности, не связанный с живой действительностью?

Расцвет театра всегда обусловливался силой его драматургов, а также силой их связи с театром. Шекспир, Мольер были слиты с театром воедино как актеры, режиссеры, драматурги. Гоголь, не будучи актером и режиссером, прекрасно знал театр. Его чисто режиссерские указания в «Предуведомлении» к «Ревизору» стоят на высшем уровне его режиссерских знаний и понимания театрального искусства. Кроме этого, он был замечательным чтецом, который великолепно читал – играл образы в своих пьесах. Островский был неразрывно связан с Малым театром, учась и совершенствуясь в живом общении с Садовским, Рыбаковым, Шумским, Федотовой.

Можно ли представить, несмотря на гениальность Станиславского и мудрость Немировича-Данченко, расцвет Художественного театра без драматургии Чехова и Горького? Гениальность и мудрость этих руководителей заключалась в том, что они понимали и верили в драматургию Чехова, несмотря на провал «Чайки» в Александрийском театре. Своей верой и пониманием новых качеств чеховской драматургии они сумели воодушевить Чехова на работу над новыми пьесами. Возможно, что без усилий этих людей театра мы не увидели бы вообще пьес, написанных Чеховым.

Тесная, настоящая дружба драматургов с театром, творческое, а не официальное общение на заседаниях нужны драматургам и театрам. Разговор на прогулке или на скамейке в парке даст порой большие результаты, чем пять заседаний. Без обоюдной любви, без взаимного понимания не может быть настоящей связи у драматурга с театром.

А такие отношения расцветают не на заседаниях и конференциях. Я никак не хочу опорочить ни заседания, ни конференции. Они нужны тоже. Но в меру, потому что из-за них и из-за повседневной работы не хватает времени на настоящую творческую дружбу художников и общение их между собой.

Открытие и утверждение нового советского драматурга является главной задачей каждого советского театра. Особенно трудной эта задача становится для Малого или Художественного театра. В их стенах еще живы тени великих классиков русской драматургии – Гоголя, Островского, Толстого, Чехова, Горького. Естественно, что и мы, работники театра, и зрители хотим видеть на сценах этих театров такие пьесы наших современных авторов, которые в какой-то степени могли бы равняться с предшествовавшими им великими произведениями. Новый великий драматург может и не прийти сам в театр. Его надо отыскать, возможно, среди поэтов или прозаиков, его надо почувствовать, угадать, привлечь и заразить любовью к театру, поделиться с ним нашими сокровенными актерскими и режиссерскими мечтами и помыслами.

Со сцены Малого театра почти совсем исчезла иностранная классика, романтический репертуар. Стало очевидно, что театр может при таком положении дел потерять свое лицо и стать рядовым советским театром, но никак не Академией театрального искусства.

Неужели можно спокойно наблюдать и терпеть это?

С каждым годом возрастала моя неудовлетворенность положением Малого театра, росли недоумение и досада по поводу выбора малохудожественных пьес, включение которых в план театра можно было объяснить либо отсутствием вкуса, либо безразличием к судьбе театра, либо личными мелкими интересами.

Я был среди тех членов коллектива, которых беспокоило это положение. Приходилось выступать на производственных совещаниях, на заседаниях художественного совета, бороться за традиции старейшего русского, национального театра, академии театрального искусства. Необходимость этой борьбы была ясна для меня и многих товарищей.

«Разноликость» Малого театра в это время выявлялась больше, чем при моем поступлении в него. Этому способствовали и смерть многих славных актеров театра и уход некоторых актеров на пенсию. Ушедшие «старики», безусловно, в своей работе во многом выражали лицо Малого театра.

В театре создалось смутное, неясное представление о будущих планах, о том, кто из состава Малого театра будет в силах разрешить все те труднейшие задачи, которые встали перед коллективом.

Конъюнктурные и злободневные (а не современные, глубокие) задачи и мелкая репертуарная суета заполняли театр. На афишах академии театрального искусства замелькали самые разнообразные названия, вплоть до пьесы Блинова и «Волшебного существа» Платонова, снятых с первых спектаклей ввиду устных и письменных протестов со стороны зрителей по поводу качества этих спектаклей. Многие из пьес не удерживались в репертуаре театра и половины сезона.

Блинов отказался от своей пьесы в том виде, как она была показана на генеральных репетициях в филиале Малого театра, так она была «доработана» режиссером. Нечто подобное случилось и с пьесой Раннета «Криминальное танго». До такой степени театр без участия автора «исправил» пьесу.