Полина Бон - Записки фотомодели - стразы вместо слез

«…Когда отец Локки (чихуахуа Рурка. – Ред .) умер, я был вне себя, я был в отчаянии. Я позвонил отцу Питеру в Нью-Йорк, и он сказал: „Всех, кого ты любишь с такой силой, ты обязательно увидишь снова“. И это было как раз то…»

Я не успеваю дочитать фразу до конца, потому что какое-то движение и звук отвлекают меня. Я вижу, как с палубы вбегает Даша, улыбаясь и хлопая глазами, как кукла. Следом за ней быстро входит Сема. Когда он хватает ее за талию и тащит обратно на палубу, Даша все еще продолжает старательно улыбаться, но все происходящее уже не выглядит забавным. Поэтому я почти не удивляюсь тому, что еще через несколько минут стриженый пинками и тычками, как овцу, прогоняет Дашу со следами потекшей туши через весь салон, сопровождая свои действия громким матом.

Сидящий за барной стойкой Рома только втягивает голову в плечи, когда стриженый проходит мимо него, ногой подгоняя его дергающуюся от ударов девушку. Три модели посреди салона застывают в тупом оцепенении. Танцующий жеребец выходит из их круга и делает несколько широких шагов в сторону стриженого, пытаясь схватить его за плечо или за руку. Но стриженый уже толкает девушку на ступеньки лестницы, ведущей вниз…

Звук падающего вниз по лестнице человеческого тела в реальности мало чем отличается от звука рассыпавшейся из порвавшегося пакета картошки. Как раз в этом и есть весь ужас. Просто предмет, катящийся по ступенькам… На несколько мгновений этот звук как будто заглушает собой все остальные. И все застывают в немых позах, как будто считая в уме, за сколько секунд двадцатитрехлетняя фотомодель докатится до самого низа. Затем все мы слышим, как спустившийся по лестнице Сема молча сгребает скулящую фотомодель и тащит куда-то… После этого в салон снова вваливаются звуки лаунжа, приглушенный плеск волн и мерный гул работающей электроники.

С телефоном в трясущейся руке я сижу на диване. Журнал с интервью Микки Рурка валяется у моих ног. Я пытаюсь набрать номер, но мои пальцы нажимают совсем не те цифры, которые мне нужны… Внезапно телефон звонит.

Когда телефон в моей дрожащей руке начинает напевать одну из своих идиотских мелодий, я подношу трубку к уху и слышу обеспокоенный голос Саши. Короткий вопрос:

– Ты где?

У меня нет ни сил, ни желания врать и придумывать истории о заболевших бабушках и дачах друзей. Я еще слышу жалобное поскуливание модели, лежащей внизу у ног обнюхавшегося кокаина уголовника, и звук рассыпанной картошки, катящейся по ступеням лестницы. Поэтому я просто говорю сквозь внезапно хлынувшие слезы о том, где я, с кем я и что здесь происходит.

Я слышу далекий щелчок зажигалки и звук выдыхаемой струи дыма. Глухой и твердый голос произносит вторую фразу:

– Не реви. И иди спать. Тебе никто ничего не сделает: я уже позвонил Лёне. Я закажу тебе обратный билет на завтра.

Это значит, что кто-то позвонил Саше и рассказал о том, куда и с кем я уехала. А возможно, прибавил и еще что-то, о чем я пока не знаю. И я почти не сомневаюсь, что это сделала Виктория. Я бы не сказала, что такой поступок меня удивляет. Живя в диснейленде, перестаешь удивляться очень многим вещам. Меня скорее волнует отсутствие какого-то разумного объяснения поведению Виктории. Во всяком случае, желание убить Викторию появляется у меня не на яхте. Желание убить Викторию появляется позже.

Своим ключом, который остался у меня с того времени, когда я жила здесь, я открываю дверь в квартиру Виктории. Откровенно говоря, я не знаю, зачем пришла сюда. Увидеть здесь Викторию я не ожидала: вряд ли она полетит из Канн вслед за мной, узнав о моем внезапном возвращении домой… Да, здесь еще остались мои вещи: несколько платьев, юбок и пара туфель, розданных моделям после показов, какие-то безделушки и старинное зеркало в затейливой серебряной оправе с ручкой, подаренное Марком в самом начале нашего знакомства, – со всеми этими вещами, за исключением, пожалуй, зеркала, я рассталась бы без особого сожаления. Но какая-то необъяснимая сила сегодня затащила меня сюда. И вот я одна созерцаю пустой дворец, на время оставленный Королевой-Поцелуй-Меня-в-Зад-Викторией… После убогой конуры Марка с облезлым темным паркетом, старыми бумажными обоями и тошнотворного цвета синей плиткой в туалете обиталище Виктории действительно казалось мне настоящим дворцом. Стоя теперь посреди зеркального холла с дверями в гардеробную, спальню и столовую, я понимаю, что блеск и очарование этих покоев несколько померкли на фоне других гостиных, столовых, кабинетов, в которых я побывала… Но в большей степени даже не поэтому.

Я смотрю на предметы, которыми наполнена эта квартира, и понимаю, что все они не имеют никакого отношения ни к Виктории, ни к кому-либо еще. Они живут сами по себе. Ради себя. Их взяли, как реквизит на театральном складе, и поставили здесь как декорацию к какой-то неизвестно кем придуманной пьесе. Прозрачные стулья от Филиппа Старка. Круглая люстра, состоящая из одних стразов. Какие-то нелепые серебряные канделябры со свечами. Гравюры в золоченых рамах. Чья-то белая шкура на полу. И обязательный для всех диснейлендовских интерьеров белый кожаный диван. Сколько раз, разглядывая чужие, в том числе Сашины, апартаменты, я ловила себя на мысли, что все это создано НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЖИТЬ, а для чего-то другого… Вот только для чего? Публиковать фотографии своих квартир и домов в глянцевых журналах? Удивлять гостей? Эти мысли всегда занимали мое воображение. Но только сейчас, при взгляде на обстановку пустого дворца Виктории, мне становится почему-то по-настоящему грустно. Как только может быть грустно посреди пустой декорации, оставшейся после спектакля.

«А ведь это и мой мир. Наш общий картонный диснейленд», – грустно улыбаюсь я своим мыслям.

Но я расслабилась, а мне еще многое нужно успеть. Чтобы мой визит не был напрасным, я складываю в мешок для мусора свои платья, туфли, коробочки со всякой мелочью… Я собираю все это так, как собирала бы разбросанные листы бумаги или хлам – просто потому, что, как мне представляется, это нужно сделать. Единственная вещь, которую я не могу найти, это подаренное Марком зеркало. Оно почему-то кажется мне талисманом, который приносит удачу. Мне не хочется думать, что Виктория что-то сделала с ним или увезла с собой. Поэтому я открываю один за другим зеркальные дверцы шкафов в холле, потом перехожу в спальню и проверяю тумбочки в изголовье кровати и ящики какого-то невероятного комода, привезенного из Китая. Этот процесс даже доставляет мне удовольствие, как игра в детектива, который ищет важную улику на месте преступления. По мнению Виктории, настоящим преступлением являются семейные альбомы, непрокрашенные корни волос и джинсы из прошлогодней коллекции… Но я ищу не это.