Полина Бон - Записки фотомодели - стразы вместо слез

Зеркальное великолепие холла требует от меня особой сноровки и осторожности. Любое из огромных зеркал, достающих до подсвеченного скрытыми светильниками потолка, может легко отрубить мне руку, ногу или даже голову, как невероятная сюрреалистическая гильотина. Но умирать не входит в мои планы. Как укротитель, работающий с крупными хищниками, выставив вперед свою сияющую металлическую пику, я делаю стремительные выпады и отбегаю, уворачиваясь от сотен острых осколков, выстреливающих после того, как очередной зеркальный айсберг низвергается на каменный пол. Зеркальные иглы впиваются мне в ноги, из них течет кровь, и я оставляю неровные широкие следы. Когда-то я видела репродукцию старинной картины, на которой полуголый молодой и очень эротичный святой был прикован к столбу. Его тело было пронзено множеством торчащих стрел, и из ран аппетитными сиропными подтеками стекала рубиновая кровь. Сейчас я напоминаю себе этого святого, имени которого не запомнила.

Покончив с зеркалами, я стою посреди квартиры, задыхаясь от усталости, напряжения и ядовитого дыма. Я не сразу понимаю, что за посторонний звук пробивается сквозь мое шумное дыхание, дым и тишину. Но тут до меня доходит, что это телефон. Не выпуская из рук свой молот-пику, я возвращаюсь в гостиную, где на чудом уцелевшем консольном (естественно, стеклянном) столике надрывается аппарат.

Сняв радиотрубку, я молча подношу ее к уху.

– Алло, Виктория? – слышу я знакомый голос и пытаюсь не верить самой себе.

– Нет, это не Виктория. – Я превращаюсь в слух. И понимаю, что я все-таки не напрасно проделала всю сегодняшнюю сложную работу: это голос моего отца.

– А кто это? – Легкое непонимание пополам с недовольством. О, какое знакомое настроение! Именно с таким настроением, папочка, ты шпынял меня и отвешивал подзатыльники, когда я прибегала к тебе вечером в кабинет, чтобы ты почитал мне.

Я начинаю хохотать, как буйнопомешанная.

– Это твой самый страшный кошмар, папочка! Твоя потерянная совесть, нашедшая тебя! Твой судный день!

Я чувствую, что настал его черед не верить собственным ушам.

– Карина?! – Остается только легкое непонимание. – А где Виктория?

– Она умерла, папочка! – Весело и дико кричу я в трубку, отвечая только на второй его вопрос. – Она лежит в постели с проломленной башкой и ждет, когда ты приедешь и привезешь ей немножечко денег, чтобы купить новую голову.

Мне совершенно неинтересно услышать, что он на это ответит. Поэтому я просто кладу трубку рядом с аппаратом, отхожу на некоторое расстояние, необходимое для удара, и, размахнувшись своим волшебным молотом, опускаю его на телефон. Удар получается более чем удачный и эффектный, потому что под тяжестью моей железной дубины разлетается не только телефон вместе с трубкой, но и стеклянная поверхность столика, установленная на кованом основании.

Ощущая, как легкие жжет от ядовитого дыма, я спешу покинуть место расправы. Но напоследок с наслаждением еще раз размахиваюсь своим орудием и обрушиваю его на переливающуюся круглую люстру. Тяжелый град из кристаллов Swarovski и того, что от них осталось, обрушивается на меня сверху, смывая боль, ярость и злобу.

Вечером я прихожу в дом Саши. Он встречает меня, сидя с книгой в кресле. Изредка он поднимает глаза от страниц и задает дежурные вопросы. Односложно и как будто нехотя отвечает на мои. Напряженно молчит.

Когда мы ложимся спать, он отодвигается на свою половину кровати и поворачивается ко мне спиной. Я долго лежу в темноте с открытыми глазами, чувствуя, как медленные горячие капли стекают по щекам на подушку, оставляя за собой жгучий след.

Наконец я не выдерживаю.

– Почему ты так поступаешь? – Мой голос в темноте звучит глухо и призрачно.

– Как? – отзывается он эхом.

– Так! Так, как ты сейчас ведешь себя со мной. Может быть, мне лучше вообще встать и уйти?

Вместо ответа он садится на кровати, опустив ноги на пол, и, нашарив где-то в темноте пачку с сигаретами, закуривает. Сделав несколько затяжек, не поворачиваясь ко мне, Саша выдыхает вместе с дымом:

– Скажи мне честно, ты отдалась ему? Там, на яхте, – добавляет он, уставившись в темноту.

Мне почему-то снова становится дико смешно, как будто я действительно окончательно спятила.

– А… Вот, оказывается, кем ты меня считаешь… Конечно, именно так и сделала: там отдалась, теперь к тебе приехала…

– Да ладно, не юродствуй… Просто мне трудно поверить, что мужик не добился того, чего хотел…

Теперь я смеюсь уже в голос. Нервно и зло.

– Жаль, что тебя там не оказалось. А ты позвони этому уроду, спроси у него! Может быть, он тебе расскажет. Только ведь ты не позвонишь… И знаешь почему? Даже если бы он меня оттрахал там, прямо на палубе, на виду у всех, тебе бы все равно никто ничего не сказал. Потому что тебя все боятся. И на самом деле тебя беспокоит не то, что меня кто-то оттрахал, а то, что тебя поимел какой-то козел и что об этом теперь кто-то знает…

И тут меня прорвало. Уткнувшись лицом в горячую мокрую подушку, я колочу кулаками по постели и кричу, кричу, кричу дико и бессвязно, не находя подходящих слов, чтобы высказать все, что кипит у меня внутри. Меня рвет словами и невысказанной обидой, болью, любовью, надеждой… Когда этот поток заканчивается, мне кажется, что от меня остается только тонкая, непрочная и пустая оболочка, которая лежит в постели среди скомканных простыней и одеял.

В мире рекламных слоганов и раскрученных брендов слова, не подкрепленные многомиллионными бюджетами, перестают что-либо значить. И без того стертые до дыр, как старые шлепанцы, все эти «люблю», «верю», «мечтаю», «помоги», «счастье» становятся пустыми и бесполезными, как надутый ради забавы презерватив… Поэтому я не вполне уверена, что знаю, что значит «любовь». Я избегаю этого слова, потому что боюсь неправильно употребить его. И еще я боюсь, что любовь это совсем не то, что я чувствую по отношению к Саше. Трудно любить, не зная, что это такое… Трудно любить, будучи мясом, которое оценивается по степени свежести, наличию или отсутствию жира и цвету поверхности.

«Они общаются», «у них отношения», «мой партнер», «удачный союз», «общие дети» – практичный язык диснейленда… Язык поколения киборгов.

Сидя перед телевизором, на экране которого разворачивается очередная семейная драма из жизни «золотых» обитателей диснейленда, я почему-то думаю о своей жизни. В кадре прекрасный образец достижений пластической хирургии и эстетической косметологии доказывает свое право на «общих детей», ссылаясь на то, что если они будут жить с ней, то им удобнее будет ездить в элитную школу… В следующем кадре уже другой партнер, сидя в дорогом кожаном кресле, говорит о том, что именно с ним дети чувствуют себя КОМФОРТНО.