Ант Скаландис - Братья Стругацкие

Борис отлично запомнил свой первый приезд в столицу. Оба они в валенках, в тулупах, валенки промокли насквозь, потому что кругом — обычная для ноября слякоть, лужи, даже среди ночи, и тьма кромешная, и они маются со своими мешками и узлами на вокзале, и вдруг — грохот, пушки, фейерверк разноцветных огней, миллионы ракет, свист, шипение… Что это?! Налёт? Артобстрел? Ложиться? Прятаться? Оказалось: салют, один из многих военных салютов, уже привычных для москвичей, но удивительных для приезжего — по поводу освобождения какого-то из советских городов. Их устраивали тогда практически каждую неделю, а то и чаще — попробуй, вспомни сегодня, какой именно был день и в какой из городов вошла доблестная Красная армия.

Поселились они в Москве у Киевского вокзала в квартире сестры Григория Тимофеевича Теселько — мужа тёти Мани. Тётя Маня, Мария Ивановна — самая старшая из рода Литвинчёвых, единственная и горячо любимая мамина сестра, — помогла младшей, Александре, поступить на работу в расположенную по соседству школу № 591 на Украинском бульваре. И туда же ходил четвероклассник Боря почти до конца учебного года. Жили без прописки. Всё время собирались уехать, но как-то не складывалось. Голодно было и холодно. Чтобы топить буржуйку в квартире, приходилось из школы таскать по целому бревну на плече, а дома пилить и накалывать чурки. Для школы дрова завозили и учителям разрешали брать с собой.

Удивительно, что от той Москвы у БНа остались самые отрывочные и туманные воспоминания. Словно и не было ни Аркадия с друзьями, ни тёти Мани, ни Бородинского моста через Москву-реку, ни просторных, как дворцы, вестибюлей метро, ни кремлёвских башен — ничего… Ещё удивительнее, что через девятнадцать лет, в 1962-м в эту самую школу пойдёт в первый класс младшая дочь АНа Маша Стругацкая, потому что 591-я окажется ближайшей школой к дому на Бережковской набережной. Но никто в семье ни разу не вспомнит, не совместит одно с другим, и только автор этих строк, работая над книгой, обнаружит столь невероятное совпадение!

В конце мая 1944-го вернутся они в родной город. И будет вокруг замечательно пустой солнечный Ленинград, страшноватый — в руинах, тревожных надписях и чёрных пятнах пожарищ, такой непривычный, неузнаваемый и всё-таки свой, любимый; и родители знакомой девчонки будут так странно смотреть на мальчика Борю, который по сложившейся деревенской привычке бегает по двору и даже по улицам босиком…

За неделю до школы придёт письмо от старшего брата:

«Пишу коротко: мне не нравится твоё поведение. Ты много читаешь и мало живёшь. Я пишу тебе в надежде, что ты ещё не совсем отбился от рук. Прежде всего, я приказываю тебе выполнять режим дня, который будет установлен для тебя мамой, выполнять всё, касающееся питания, сна и гуляния. Не будешь выполнять — покараю по законам военного времени, выполнишь — дарю тебе свою подзорную трубу, ту, медную. И не думай, что если я получил тройку (по основам марксизма-ленинизма. — А.С.), то это означает моё падение. Ничего это не означает, и ты в этом убедишься. И ещё, пиши мне, иначе буду обижаться, вот сейчас сядь и пиши. Ну, всего.

А с сентября началась учёба — обычные, скучные занятия сначала в 94-й, а через год всё в той же 107-й школе на Выборгской, куда через пару лет пришла и мама преподавать русский язык и литературу — до того она работала учительницей в 105-й, женской школе.

Борис всегда был прилежным учеником, как правило, отличником, при том, что занятия не любил, воспринимал их скорее как повинность. Зато всерьёз увлёкся спортом; была даже сломанная рука во время соревнований по бегу с препятствиями на стадионе завода «Красная заря», здесь же, рядом, на Лесном проспекте. А позже — не только бег, прыжки и метания, не только нормы БГТО, но и дополнительные занятия гимнастикой, волейболом, мечты о победах и разрядах. И ещё — увлечение наукой и первые литературные опыты.

В девятом классе им задали на дом сочинение на свободную тему. Вот тогда он и придумал свой первый фантастический рассказ — «Виско». Это не от «виски», конечно, а от английского viscosity — вязкость. Виско — это было такое человекообразное чудовище, искусственно созданное, вылепленное в секретной лаборатории в джунглях Амазонки. Деталей автор уже не помнит, но, в конце концов, измученное экспериментами существо убивало своего создателя и разрушало лабораторию. Аналогии очевидны — Голем, Франкенштейн, но сильнее было влияние «Острова доктора Моро» любимого Уэллса. Текст рассказа, написанного тушью и проиллюстрированного, не сохранился: примерно в начале 1950-х БН сжёг его в печке в пароксизме законного самоуничижения. Жаль, конечно, но понять можно. А за сочинение, кстати, поставили пятёрку, учительница литературы была приятно удивлена.

Снова приходили письма от старшего брата, из разных мест, но всё чаще, всё подробнее. Были и встречи. Аркадий приезжает в отпуска, и разговоры двух братьев становятся серьёзными. По-настоящему серьёзными для их общего будущего.

В августе 1949-го Борис перед последним классом школы в очередной раз встречает Аркадия — уже закончившего институт, но ещё не получившего распределения. Тот приезжает в Ленинград с молодой женой Инной, знакомит её со своим младшим братом, которого не было на свадьбе, и вот именно в эту встречу они обсуждают всякие замыслы и приходят ко вполне продуманному решению — писать вместе. Через год Борису предстоит оканчивать школу и выбирать будущую профессию. Собственно, он уже и так всё выбрал, он хочет быть учёным, а конкретно — физиком, это становится самым актуальным. Однако Аркадий считает своим долгом напомнить: «Ты же знаешь, я сам хотел стать учёным — математиком, астрономом, я очень хотел, но у меня не вышло — из-за войны, из-за всего прочего, значит, теперь на тебя вся надежда, ты должен стать физиком. И только так мы сможем вместе писать наши книги». Его точные слова никем тогда не были записаны, но они запомнились Инне. О чём шла речь? О каких книгах? Сегодня уже не приходится сомневаться. Да и тогда, я думаю, оба они прекрасно понимали: речь идёт, конечно, о научной фантастике.

О, это были уже совсем не детские разговоры, это звучали речи не мальчиков, но мужей! И в то же время, именно летом 1949-го, когда 24-летний (!) Арк — лейтенант — приезжает в отпуск в Ленинград, они вместе с 16-летним Бобом — старшеклассником, — продолжают резвиться, как дети, и часами играют в свою любимую настольную, точнее напольную игру на глазах у скучающей и негодующей молодой жены, которая чуть не плача всё канючит: «Ну когда мы пойдем гулять на какой-то там остров? Вы мне обещали! Ну когда вы мне город покажете?»

А они ложились на пол по диагонали, раскатывали скреплённые листы ватмана с нарисованной на них другой планетой, как уверяла Инна: перевалы, долины, моря, неведомые населённые пункты. У каждого были свои солдаты. Скажем, синие и жёлтые. Только не красные и белые — это точно. А у Аркадия на плече красовались погоны с буквами «МР». Инна спросила: «Что это?» — «Military Police». - «Ага, — поняла она, — военная полиция».