Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Верно, да кто умеет у нас!

После завтрака пришла Мымра. Глупая, добрая Мымра.

«Зачем мы ее так обижали!» — с раскаянием думала Надя, пока Мымра доставала из старенькой потрепанной сумки банку каких-то консервов.

— Ешь, Михайлова, это ананасовый компот, вкусный! Язык проглотишь!

— Спасибо, зачем вы! — прошептала Надя совсем осипшим от слез голосом. Она, не слушая Мымру, думала о своем и глядела, как, испуганно вращая большими серыми глазами, та говорила ей что-то очень важное. Наконец Надя сделала над собой усилие и начала слушать.

— Ты так билась и кричала, я испугалась — голос сорвешь и петь никогда больше не сможешь! Да, да, не смотри так, мне врач сказала…

— Мне все равно теперь!

— Ты вот что скажи! — понизила голос до шепота Мымра. — Ты случайно не того? Есть такой слух… — на самом деле ей поручил опер узнать по возможности такой щекотливый вопрос, на который, он точно знал, сама Надя ему ничего не скажет, хоть убей ее. — Уж больно ты убивалась, — едва слышно закончила Мымра.

— Что, что? — переспросила Надя.

— Ну… сама знаешь, может, ты ждешь кого?

— Кого я могу ждать, некого мне, — в бессильной тоске криво усмехнулась Надя.

— Вот бестолочь! — возмутилась ее недогадливостью Мымра. — Ребенка ждешь, беременна!

Надя замерла от одной только мысли, что такое могло быть.

— Ребенка? «Маленького, голубоглазого Клондайка? Какое было бы счастье, если б так и было!» — Нет, нет, — истошно закричала она. — С ветра буйного, что ли, у меня ребенок будет?!

Мымре стало не по себе — и совестно, и по-женски жаль было обезумевшую Надю. «Чертов опер, сам бы спрашивал!» Она поднялась со стула.

— Я не хотела, не обижайся, так спросила, не подумала, — оправдывалась Мымра. — Выздоравливай! Жалко, конечно, что все; так получилось. Я-то мыслила, проводим тебя с концертом, попела бы нам на прощанье, — улыбнулась своей жалкой улыбкой Мымра.

— Спела бы с радостью, у меня и песня готова, — неожиданно с глазами, полными исступленного гнева и слез, сказала Надя, приподнимаясь на койке. — Слушайте!

— громко, на всю палату-изолятор, запела охрипшим голосом Надя. Мымра растерялась, заморгала часто-часто.

— Хорошая песня, я знаю, только сейчас тебе петь не надо, и голос у тебя осип, — и направилась к двери.

— Нет, погодите! Разве вам не нравится? Слова-то какие! Спасибо товарищу Сталину! За наши, то есть мои, счастливые дни! — закричала Надя.

— Успокойся сейчас же, — зашипела испуганная Мымра.

— Разве не трогательно? Даже вам кажутся эти слова фальшивыми, а как нам, «счастливым детям»?

— Замолчи сию же минуту, — в страхе заметалась Мымра. — Пойми, глупая, ты думаешь, он умер? Он жив, как Ленин, и будет еще долго жить и мстить тем, кто его предал, — злобно исказив лицо, шепотом выговаривала Мымра.

— Я его не предавала! Я любила его! Он был вместо иконы в моем доме. Я его узнала теперь, здесь, в лагере.

— Ты что? Освобождаться не хочешь? — гневно, с явной угрозой, перебила ее Мымра.

— Вы правы, я готовая зечка, бери меня голыми руками и снова сажай, но уже не как бандитку, а то меня опять амнистируют! Я заболела ужасным недугом, мой мозг поражен «антисоветчиной» от всего, что я здесь узнала!

— Она с ума сошла! — вскрикнула Мымра и выскочила, не закрыв за собой дверь.

А бес надоумливал: «Крикни ей вслед еще: «Это твое воровское государство отпустило своих на волю! Это вы виноваты, что погиб лучший из лучших. Да разве место ему было среди вас, подлых приспешников убийц и жулья!» Но она замолчала, еще не совсем погас ее рассудок, еще жив был спасительный страх. Она прогнала беса. «Да! Я боюсь опера Горохова, майора Корнеева, надзирателей: Гусей, Хмырей и всего того, что они могли сотворить со мной. Я всегда боялась сама себя, зечки Михайловой, не бандитов, а всего, через что я прошла и что видела. Не боялась я только светлых ласковых глаз твоих, Клондайк. Веселые, чуть насмешливые, чуть озорные, но всегда бесконечно добрые. Мне они, утешая, говорили: «Наберись терпенья и учись, так не будет всегда, потому что так не может быть!» И от одной мысли о том, что все останется таким же и она, и небо, и все люди, даже уродливый Пятница, а его не будет никогда, она завыла, как бездомная, побитая собака. Дверь отворилась и вошла санитарка.

— Ты чего вопишь? — Больных тревожишь! Вот тебе, передать велели с вахты…

— Что это? — спросила Надя и развернула пакет.

Коробка печенья «Московские хлебцы» и «Раковые шейки». На коробке от руки корявым почерком написано: «Выздоравливай скорее!»

«Валек это», — догадалась она.

Санитарка, убирая пол в изоляторе, ворчала:

— Я-от врачу скажу, нечто можно, все полы вытоптали, целый день к тебе шастают.

— Не ходит ко мне никто, кроме врача!

— Не ходит, потому не пускаю, не велено никого пускать. Вона! Сколько натаскали!

Надя взглянула на столик у окна. На нем уже горкой громоздились свертки.

— Возьми себе, тетя Настя. Я есть не буду.

— И-и-и! — махнула тряпкой она. — И не проси. Тебе на ноги вставать надо, и не обижай подруг, они от себя отрывают!

Надя поднялась и, ощущая противную дрожь в коленях и головокружительную слабость, подошла к столику.

— Это все от западнячек, хористок наших. Сало от Галки, она посылки получает из Дрогобыча, а колбаски домашние — это, конечно, от Зырьки из Львова. Еще немного конфет и кусок сухого кулича, с запиской: «Кулич свищеный». Что за свищеный? Потом догадалась. В церкви святой водой кропленный. Пасха ведь недавно прошла! Она и не подозревала, как хорошо относились к ней зечки. А за что? Что она им сделала хорошего? Ничего! Хлеба и того грамм лишний дать не могла. Все в обрез, все по норме.

Только пела.

— Возьми, тетя Настя, пропадет ведь… — еще раз попросила Надя.

— Сказала, не проси, и все!

«За что она здесь? Вроде говорили, при немцах бандершей была, «веселый дом» держала. А тоже политическая, двадцать лет каторги, как Сталин в Туруханском крае…»

Потом проскочила мимо запретов Валя. Улыбнулась лисьей мордочкой:

— Как вы, Надя?

— Ничего! Как ты, Валюша?

— Завтра на этап. Горохов отправляет!

— За что? — воскликнула пораженная Надя.

— За вас! Вызвал, кричал как ненормальный, все спрашивал, как я могла не знать, что Тарасов с вами в связи!

— А как ты могла знать, если этого не было? — вспылила Надя.

Хитрый, насмешливый огонек блеснул в зеленых лисьих глазах Вали. «Не поверила», — обиделась Надя.

— Я так приблизительно и сказала… что не знаю, не видела…

— Куда этап?

— Сказали, в Казахстан, Караганду или Экибастуз.

— Валюша, просьба у меня к тебе. Вот эти продукты забери себе и сдай, пожалуйста, по моему обходному листу все мое казенное. Валенки, телогрейку, бушлат, матрац, ну, словом, все барахло их. А листок обходной в кармане бушлата. Сделаешь?