Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Невеста не будет без места! — засмеялся Мансур. — Она уже две недели в городе околачивается.

— Приехала? Ждет?

— Приехала! — смущенно и радостно сказал Мишаня.

Надя закусила нижнюю губу, потому что в носу защипало, верный признак мокрых глаз. «Пойти на улицу Ночке уздечку снять, пусть травы пощиплет».

— Вот ведь как мудро устроено наше государство! — услышала Надя и остановилась.

— За миску баланды — тебе уголек. За палочку-трудодень — хлебушек, мяско, молочко. В шахтах — зеки, на повалах — зеки. В колхозах — крепостные.

— Почему ж крепостные? — спросила Надя и даже вернулась от дверей.

— Потому по самому! Паспортов-то нет — и сиди себе, не чирикай! Копайся в навозе.

— Как это нет? — удивилась она. — А если кто учиться захочет, в город?

— Дашь на лапочку, получишь справочку. Председателю, — уточнил Мансур.

— Не больно-то! Не всегда! — возразил Мишаня. — Собрание проголосует «против» — и хана тебе, ройся в навозе дальше. Не отпустят, и справки не получишь. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек!

— Так-то, милашка! Жила, небось, в своей Малаховке и радовалась: «цены значительно снижены», а что крепостные и зеки на вас горбят и знать не знала?

Надя молча направилась к двери.

«Как же я жила? Ничего этого не знала! А другие знали? Мама, папа, Дина Васильевна? Молчали или не знали? А я как попрыгунья-стрекоза! Недаром я всегда жалела стрекозу и ругала жадного кулака Муравья. Стрекоза — это я! Лето красное пропела. И, не попади сюда, прожила бы, как другие, жизнь и знать бы ничего не знала. Как тогда ЧОС на пересылке спросил: Политически подкована? А то живо обработают». Не подкована я, не подкована, против правды нет подков!»

Однажды Мымра, дежурившая в ночь, зашла проверить хлеборезку, да и застряла до полуночи. Чай пить отказалась. Побоялась. А когда вышла наружу, сказала Наде:

— Лучше уж на общие идти, там хоть поболеть можно, а вы как механизмы, спину не разгибаете.

Валя тоже выскочила послушать, о чем говорят.

— Я попробую попросить Корнеева, может, он тебя в КВЧ культоргом взять разрешит.

— Что вы! Что вы! Спасибо большое, — живо запротестовала Надя.

Культоргов при КВЧ должно быть по штату двое. В лагере это самая блатная работа. Одним из культоргов была Нина-аккордеонистка, другая штатная единица оставалась свободной, но начальство не спешило занять ее работягами. Работа — «не бей лежачего», для бездельников, ходить по баракам, почитывать неграмотным «политикашкам» газету или журнал «Огонек», просвещать неучей. Кое-когда написать им письмо домой или «помилование»… «Но, тогда прощай «берлога»! Жить придется в бараке, с лагерными придурками, а главное, Клондайк не зайдет. Хотя зря волнуюсь! Никто не разрешит уголовнице среди «политических врагов» жить. Режим не тот».

Однако глупая Мымра все же сунулась с просьбой.

Начальник ЧОС сразу поднялся на дыбы:

— Ей тут и быть не положено! С каким трудом ей пропуск, пробил! Кто хлеб возить будет? Из своей зарплаты возчика возьмешь? На всякий случай нажаловался на Мымру оперу.

— Нет! Ни в коем разе! — отрезал Горохов. — Она что, не знает, где работает? Иль от безделья голову потеряла? Объясним на партсобрании! Вон одних инструкций и приказов по Речлагу каждый день мне присылают!

Огорченная Мымра, печально опустив глаза с бесцветными ресницами, поведала Наде о своем поражении.

Надя тоже опустила глаза, стараясь скрыть радость.

— Вы бы, гражданка начальница, кого-нибудь из инвалидок нам попросили! Все равно по зоне ползают, носилки с мусором из стороны в сторону таскают, — вмешалась Валя.

— Попробую, — неуверенно пообещала Мымра. — У нас теперь новые сложности. Начальство новое прислали.

— А старых-то куда?

— Дополнительно! Режим ведь усиливается…

— Старых мало, конечно, — съехидничала Валя и подмигнула Наде. — Что ж, теперь в кандалах ходить будем?

— Нет, не думаю, — с сомнением сказала Мымра. — А работать как же?

— И что за начальство новое, заплечных дел мастера? — допытывалась Валя.

— Нет, не мастера, — опять не поняла Мымра. — Горохов наш теперь будет старший оперуполномоченный, а новый — младший. И еще новый, начальник режима.

Надя почувствовала неприятный холодок: «Режима? А Клондайк?»

— А этого куда?

— Тарасов — лейтенант, а в Речлаге начальник режима не меньше капитана должен быть. Тарасов вторым остается.

Надя облегченно вздохнула.

— В отпуск кто уходит, лагпункт без начальства остается!

— Да, одного мало, конечно, — глубокомысленно подтвердила Валя. — Бедное государство, как же обходится дорого ему содержать преступников!

— Очень дорого, очень! — простодушно сказала Мымра.

— Бедная маменька, как она устала бить папеньку, — придав cвоей хорошенькой лисьей мордочке огорченное выражение, произнесла Валя, как только закрылась дверь хлеборезки за Мымрой.

К немалому удивлению девушек, ЧОС не отказал Мымре. Нужно было устраивать куда-нибудь старух и инвалидок. Не даром же кормить. Лагпункты их не принимали — везде требовалась рабочая сила, и только изредка удавалось спровадить десяток-полтора в инвалидные лагеря в Инту, Ухту или куда-либо в Россию. Так и кочевали они свой срок, умудряясь объехать полстраны.

Через несколько дней в хлеборезке появилась Антонина Коза. «Вечная каторжница», — как она себя отрекомендовала.

— Почему же вечная? Ничто не вечно, а тем более каторга! — подхватила Надя, радуясь новой «душе».

— Дай-то Бог не ошибиться! — живо ответила Антонина, и пока стаскивала с себя свой латанный-перелатанный бушлат, который давно было пора сактировать, добавила:

— А мне, пролетариату, промеж прочим, и терять нечего, кроме цепей и срока! Только вот когда потеряю их, не знаю!

Антонину тут же нарядили в старый Надин халат (без халата в хлеборезке нельзя), и пока она застегивала пуговицы, Надя с любопытством рассматривала ее. Почему прозвали Антонину Козой, было видно с первого взгляда. Она, как никто другой, оправдывала свое прозвище. Лицо ее, узкое, с благородным овалом, в молодости, наверное, было прекрасным. Длинные, зеленые, до сих пор сохранившие блеск глаза, опушенные когда-то ресницами, теперь были голыми. Впалые щеки с обтянутыми скулами и губы, запавшие от беззубого рта, удивительно напоминали козью морду. На голове вместо волос — пух. Зная какое впечатление она производит на людей, Антонина сказала:

— Зубы, это хорошо, что нет, — не болят, и волосы неплохо, всегда промываю, только вот голове холодно!

— Что она сможет делать, такая немощная? — шепотом спросила Надя.

— Не волнуйтесь! Все сможет! Вон какое помещение столовой каждый вечер мыла.