Анатолий Уткин - Теодор Рузвельт. Политический портрет

Сенатор Беверидж умело вел заседания. На второй день работы конвента должен был выступить Рузвельт. Вот он появился: коренастый, левая рука в кармане, правая энергично рассекает воздух. Экзальтации не было предела. Пятнадцать тысяч присутствующих вскочили со своих мест и, как подсчитали журналисты, пятьдесят две минуты овациями не давали оратору начать речь. Затем исполнили гимн в его честь. В такой обстановке лидер новой партии не мог не превзойти самого себя. Для начала он заявил, что все старые партии изжили себя, фракции в них созданы искусственно и контролируются боссами. Новая партия «выдвигает платформу, которая послужит контрактом, подписанным с народом, и мы клянемся честью сдержать каждое свое обещание так, как если бы его невыполнение каралось по закону». Угар страстей придавал всем словам магическую силу. Завершая речь, изложив основные положения платформы, Рузвельт назвал ее своим «символом веры».

Правда, не обошлось и без инцидентов. Обещая денежную помощь в дальнейшем проведении избирательной кампании, Дж. Перкинс настоял на исключении из текста обвинений в адрес трестов. Однако в речи он услышал изъятое накануне место. Потеряв самоконтроль, миллионер закричал: «Мы же выбросили это прошлой ночью!» и взбешенный покинул зал заседаний. Но в целом все положения платформы по духу и букве не выходили за рамки буржуазного правопорядка и не требовали социальной трансформации.

Опустел «Аудиториум», делегаты разъехались по всей стране, чтобы до ноября вести борьбу. Рузвельт должен был бы понять, что прогрессизм обнаружил свою несостоятельность уже тогда, когда либерально настроенные конгрессмены-республиканцы отказались выйти из своей партии ради новой. Это лишало прогрессистов очень важной поддержки высшего эшелона. Оставалось апеллировать к массам. При американской государственной системе это занятие хоть и полезное, но не всегда решающее.

Предвыборная кампания была в самом разгаре. Рузвельт разъезжал по штатам, мирил местных политиканов, льстил одним, обещал золотые горы другим и повсюду стремился стать символом всех надежд. Он умел преодолевать злую скуку переездов, исторгать вдохновение, обращаясь к толпе, хотя уже накапливалась предательская усталость. У него начал срываться голос, он так или иначе попал бы в госпиталь, но произошло это раньше и неожиданнее.

Когда Рузвельт садился в автомобиль, чтобы поехать на митинг в Милуоки (это было 14 октября), из толпы к нему пробился человек. С криком, что не допустит «третьего срока», он выстрелил в Рузвельта. Никто не знал, какую опасность представляет рана с правой стороны груди. (Как потом оказалось, пуля прошла через ткань пальто, пробила футляр для очков, свернутый текст рукописи выступления, раздробила четвертое ребро и остановилась в легком.) Вопреки всем увещеваниям, Рузвельт потребовал отвезти его к собравшимся: «Я произнесу эту речь или умру». Перед безмолвной аудиторией он говорил достаточно связно: «Не знаю, все ли осознали, что в меня стреляли... во мне сейчас пуля... Я хочу, чтобы вы поняли: в этой игре я все равно впереди. Никто не прожил более счастливую жизнь... Мои друзья немного более нервные, чем я... не надо излишне жалеть меня...» В течение часа Рузвельт, отгоняя тех, кто пытался ему помочь, растолковывал, чем его программа лучше программы Вильсона. Сыграло свою роль не это различие, а поведение раненого. Мужество всегда вызывает симпатию. Прекрасные слова: «Жизнь, по большей части, пустые слова, пена и пузыри. Лишь две вещи стоят как скала: сочувствие к беде ближнего и мужество в собственной беде»

В ходе предвыборной кампании образовалась заминка. Выздоравливающий Рузвельт произнес еще одну речь накануне выборов в Мэдисон сквер гарден в присутствии двенадцати тысяч человек. Снова та же энергия, те же слова, тот же пафос оратора и энтузиазм слушателей. Все это, однако, помогло лишь сделать поражение почетным. За победителя ― В. Вильсона проголосовало 6 миллионов 286 тысяч избирателей, за Рузвельта ― 4 миллиона 126 тысяч, за У. Тафта ― 3 миллиона 484 тысячи. Но претендентов было не трое, а четверо. Юджин Дебс сумел получить голоса 300 тысяч избирателей.

Окончились выборы. Полковник Рузвельт, по всей видимости и не ожидавший большего, выглядел довольным человеком. Претендент грациозно распростился со своими сторонниками, предрекая прогрессизму славную будущность и одновременно отходя от него навсегда. Как сказала одна из сподвижниц Рузвельта в данной кампании: «Я хотела бы верить, что он (Рузвельт. ― А. У.) осуществит в случае избрания хотя бы один пункт из своей программы, но я не могу поверить в это». Подобный скептицизм был характерен для всех здравомыслящих людей. Прогрессивные силы США ни на минуту не могли допустить мысли о внезапном «прозрении» экс-президента.

После бурного 1912 года Рузвельт отходит от активной политической жизни. Один из признаков подведения жизненных итогов ― написание автобиографии; этим он и занялся в начале 1913 года. Другой признак ― примирение с бывшими друзьями; Рузвельт возобновил переписку с сенатором Лоджем.

За Рузвельтом оставался, однако, большой политический долг. Четыре миллиона голосовали за него, и активисты хотели бы сохранить ядро прогрессивной партии. Рузвельт уже решительно не верил в успех дела (за исключением внезапного раскола демократов ― что было невероятно). Поэтому он сознательно охлаждает пыл своих сторонников и, хотя доводит свое руководство до выборов в конгресс в 1914 году, но делает это без обычной для себя воли, силы и организованности. Другу, намекнувшему на возможный успех в 1916 году, он ответил прямо: «Я думал, что вы более квалифицированный политик. Борьба окончена. Мы разбиты. Остается только одно ― вернуться в республиканскую партию». Хорошая иллюстрация беспредельной гибкости принципов и моральной терпимости в отношении себя.

С выборами 1912 года завершается определенный этап в американской истории. В результате раскола республиканской партии пришел конец ее почти полувековому господству на национальной политической арене. После испано-американской войны капитализм в США перешел в стадию империализма. Внутри страны на рубеже веков основные тресты достигли общенациональных размеров, завершилась монополизация промышленности, в сельском хозяйстве наблюдалось массовое разорение мелких фермеров наряду с укреплением крупных хозяйств. Америка прочно заняла первое место в ряду развитых капиталистических стран, превосходя по темпам роста своих основных конкурентов. Во внешней политике США произошел качественный скачок ― от ориентированности на Западное полушарие к развитию европейского и азиатского направлений. Характерной чертой стал глобализм американской внешней политики.