Евгений Бессонов - Танковый десант

Мы стояли кучей около дома, такое бывает в населенных пунктах, хотя этого делать нельзя. Здесь же находился командир роты Чернышов, телефонисты или радисты для связи с комбатом. Я отправил бойцов роты вперед – нечего собираться такой оравой. Меня спасло то, что я сделал несколько шагов от дома, чтобы не торчать около Чернышова, а пойти вслед за бойцами роты. Как раз в этот момент в стену дома ударил случайный снаряд, то ли немецкий, то ли наш, и его взрыв скосил многих. Осколками были ранены я и еще несколько бойцов из взвода связи, несколько бойцов были убиты. И опять, я считаю, мне повезло, который раз за войну. Жизнь мне спасла пряжка от поясного ремня. Осколок пробил пряжку и застрял в ней, сильно ободрав кожу на животе. Удар был такой сильный, что меня даже согнуло. Другой осколок попал мне в ногу, третий сильно повредил три пальца левой руки, чуть не оторвав их. Попало в меня и несколько других мелких осколков.

Меня перевязали на месте, и врач батальона Панкова отправила меня с ранеными на машине в госпиталь. Сначала я попал в пересыльный госпиталь в г. Луккенвальде, который ранее был немецким госпиталем. Надо сказать, что нам повезло и при следовании в госпиталь: мы могли попасть в лапы немцев, которые скитались по лесам, выходя отдельными группами из Берлина. Немцы могли запросто расстрелять раненых, злобы у них хватало. В Луккенвальде прошел слух, что некоторые машины с ранеными были обстреляны немцами или даже уничтожены, но наша машина, видимо, проскочила или раньше появления фрицев, или уже после того, как они перешли дорогу и скрылись в лесном массиве. Раненых в Луккенвальде было много, и мы все сидели в подземном коридоре, откуда машинами нас отправляли по другим госпиталям. Я сидел на полу, прислонившись к стене, и дремал, иногда спал, ночь уже была на исходе. В это время шел врачебный обход, и в зависимости от характера ранений нас распределяли по госпиталям, устанавливая очередность эвакуации. Ко мне тоже подошли несколько врачей. Врач – женщина в воинском звании майора медицинской службы – спросила, куда я ранен и давно ли на фронте. Я ответил, и она дала указание другому медику немедленно меня отправить первым же транспортом.

В ночь на 26 апреля меня отправили в стационарный госпиталь 4-й Гвардейской танковой армии в г. Зарау, тоже в Германии, но в глубоком тылу. Часов в 12 дня мы прибыли на место. В Зарау я встретил солдат нашей роты из своего взвода, из которых некоторые находились в госпитале с самого дня наступления 16 апреля, а некоторые прибыли позже. Одному из солдат я отдал пистолет и планшет и стал ждать своей очереди на перевязку. Ордена с гимнастерки я отвинтил и завернул их в носовой платок вместе с партбилетом и другими документами. Сначала девушки помыли меня и других в бане – одной рукой тяжело было мыться. Обмундирование (гимнастерку, брюки, пилотку и, кажется, шинель) понесли на обработку от всякой насекомой живности, а нижнее белье и портянки отобрали и выбросили, выдав после помывки в бане новое белье.

В перевязочной меня положили на стол. Врач-хирург, майор медицинской службы, стал меня осматривать и давал медсестрам указания о перевязках. Одна из сестер спросила у меня разрешение посмотреть, что за ордена в платочке, и говорит майору: «Посмотрите, сколько у него орденов». Майор спросил меня, давно ли я на фронте, и я ответил, что с 1943 года, был легко ранен, но дальше бригадного медсанвзвода не убывал. «Да, – сказал он, – впервые за фронтовую жизнь в госпитале встречаю лейтенанта, командира взвода и роты, да еще танкового десанта, серьезно раненного первый раз за два года войны». Перевязали меня, и майор сказал, чтобы я опять пришел к нему к обеду, и меня проводили в палату. Я оделся в свое старое обмундирование, уже прожаренное. Поместили меня в комнате-палате, где стояло три кровати. Госпиталь располагался в трех– или четырехэтажном здании. Мне кажется, что этот дом был жилым, но немцы его покинули при приближении советских войск. Кровати были застелены постельным бельем, с подушкой и одеялом. Как говорил мне лейтенант Гущенков, хорошо бы тебя легко ранило, попал бы ты в госпиталь и стал бы спать в чистой постели с чистым бельем! Вот теперь я туда и попал.

Пистолет и полевую сумку я забрал у солдата, которому отдал их на хранение при приезде в госпиталь. Я пришел к своим солдатам, мы побеседовали, и меня пригласили к ужину вечером отметить встречу. На обед я пошел вместе с майором – начальником отделения госпиталя, который меня принимал. Мы прошли в комнату, где питались врачи госпиталя, он меня представил, сказал, что я буду питаться с ними вместе, и указал мне место за столом. За столом были в основном женщины – врачи в офицерских званиях, аж до подполковника, все были намного старше меня. Врачи не возражали и стали меня расспрашивать. Пришлось им рассказать кратко свою биографию, она тоже была короткая – в то время мне не было и 22. Так я стал питаться не в общем зале для раненых, где питались все – и офицеры, и рядовые вместе. Почему мне такая привилегия была предоставлена, я не знаю. Женщины относились ко мне дружелюбно, как к равному, и звали меня только по имени. Они были все время заняты – война продолжалась и раненые поступали, и встречались мы за столом редко. Но когда и встречались, то я стеснялся от их внимания ко мне, я к такому не привык. Отвык я уже от людей, а от женского общества и подавно. Я много спал, блаженствуя в мягкой постели. Со своими солдатами мы бродили по городу Зарау, он был небольшой, немцев – жителей – было мало, но много было русских женщин, которых собирали со всей Германии для отправки на Родину, в Советский Союз. Вечерами в госпитальном кинозале мы смотрели кинофильмы – и немецкие, и наши. Интересно, что через несколько дней прибыл по ранению мой ординарец Андрей Дрозд. Он заявил, что раз меня ранило, то и его немцы должны были вывести из строя – ранить или убить. Отделался ранением. Я был рад его появлению. Из солдат роты я помню Сарафанова, Ишмухаметова, из другой роты Чечина. А всего знакомых было 5–7 человек. Иногда мы так и бродили скопом по городу. В один из дней я встретил того майора, который был ранен в ягодицу. Он выписался из госпиталя и опять руководил армейским ансамблем. Майор стал жаловаться мне, что его третируют отдельные солисты ансамбля, он боится, что его изобьют, и попросил помощи. Мы зашли в помещение, где размещался ансамбль. Со мной был Дрозд, Чечин и еще кто-то. У них опять был скандал, ругали майора, не знаю, по какой причине, кажется, из-за женщин ансамбля. Майор обратился ко мне с просьбой унять «солистов» ансамбля. Я их припугнул и предупредил, что если они и дальше будут безобразно вести себя, то будут иметь дело со мной и с этими ребятами. Стало тихо, и мы ушли. Мне кажется, они приняли всерьез мои угрозы, и жалоб на них больше не было.